Что такое просвещение?

В декабре 2017 года в связи с десятилетием премии «Просветитель» ТрВ-Наука поместил подборку мнений «Нужны ли перемены?» ¹ Кроме прочего, было высказано пожелание ясно сформулировать критерии выбора победителя и строго их придерживаться. Размышлял об этом пожелании я, опираясь на собственный опыт читателя, писателя и биографа Матвея Петровича Бронштейна (1906–1938), книгу которого «Солнечное вещество» тепло и торжественно отметили² на юбилейной церемонии «Просветителя». А основатель премии Дмитрий Борисович Зимин не раз говорил, что считает эту книгу лучшей научно-популярной книгой XX века.

Размышляя о возможных критериях, которые могли бы обосновать такую оценку, я с удивлением обнаружил, что смысл самого понятия «просвещение» не очень-то мне ясен. Дело в том, что, согласно современным словарям, просвещение и пропаганда — по сути одно и то же: «передача, распространение каких-нибудь идей и знаний». Однако распространение знаний о кольцах Сатурна или о таракане просвещением вряд ли кто назовет. Тем более распространение ложных «знаний» или «вредных» идей, что сейчас обычно называют ПРОПАГАНДОЙ, хотя слово это происходит от нейтрального латинского глагола propagare — «распространять». Так что смыслы слов «просвещение» и «пропаганда» ныне различаются лишь тем, как сам говорящий относится к идее, которая распространяется.

В советском языке «просвещение» всегда понималось как дело хорошее, а «пропаганда» могла быть зловредной или правильной в зависимости от эпитета: буржуазная или социалистическая, религиозная или атеистическая. Самую правильную пропаганду называли «политпросветом», а вредной могли признать и совершенно достоверные сведения, если те наводили на вредные размышления и сомнения в «линии партии».

То, что одни назовут просвещением, другие могут назвать промыванием мозгов, их запудриванием, а то и комбинацией обеих процедур. Средства массовой информации легко использовать для массовой дезинформации, если средства эти находятся в одних самодержавных руках. История дала незабываемые примеры такого просвещения-затемнения.

Чтобы выяснить суть «правильного» просвещения, обратимся к русским писателям, размышлявшим об этом.

«…просвещенья дух»?

Одно из самых известных высказываний о просвещении принадлежит Пушкину:

О сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И Опыт, сын ошибок трудных,
И Гений, парадоксов друг,
И Случай, бог изобретатель…

По мнению Сергея Вавилова, замечательного физика, а также историка науки, этот набросок «гениален по своей глубине» и говорит о глубоком понимании научного творчества. Опора на опыт в теоретическом преодоление парадоксов нового знания, начиная со «случайно-удачных» догадок. Всё это отлично знал Вавилов, открывший эффект Вавилова — Черенкова и написавший биографию Ньютона.

Но как всё это понял поэт, к науке вроде бы вовсе не причастный? Пушкиноведы выявили, что, работая над этим наброском, Пушкин близко общался с Павлом Шиллингом, который именно тогда изобретал первый в мире электромагнитный телеграф³. А за пять лет до того поэт глубоко вник в проблему, с которой началась современная наука и вокруг которой философские споры не утихли ко времени Пушкина:

Движенья нет, сказал мудрец брадатый.
Другой смолчал и стал пред ним ходить.
Сильнее бы не мог он возразить;
Хвалили все ответ замысловатый.
Но, господа, забавный случай сей
Другой пример на память мне приводит:
Ведь каждый день пред нами солнце ходит,
Однако ж прав упрямый Галилей.

Пушкину помогло то, что механизмы открытий-изобретений в поэзии и в науке родственны. И в поэзии сходятся литературный опыт, осмысление парадоксов языка и случайно-удачные зародыши чувства и мысли, из которых вырастают стихи.

Необъясненным остается лишь «просвещенья дух», с которого Пушкин начал перечисление необходимых предпосылок для «открытий чудных».

Означает ли этот дух стремление прочитать как можно больше книг? Но книг уже тогда было гораздо больше трех тысяч, а свыше того, как считается, человеку не осилить за всю жизнь. Или речь идет о стремлении к познанию мира? Но как же такое стремление вселить в человека?

Просвещение или затмение?

Владимир Иванович Даль (1801–1872), друг Пушкина, собиратель фольклора и писатель, более всего известен как автор «Толкового словаря живого великорусского языка». Гораздо меньше знают его мысли о просвещении, высказанные в статье 1856 года и вызвавшие гневные отклики справа и слева — славянофилов и западников, реакционеров и прогрессистов⁴. Тема просвещения тогда горячо обсуждалась в условиях гласности, только что дозволенной новым императором Александром II (то была первая из его «Великих реформ», принесших ему титул «Освободителя»).

Вот о чем предостерег Даль, уже по своему опыту собирания фольклора знавший народ лучше многих теоретиков-мечтателей: «Некоторые из образователей наших ввели в обычай кричать о грамотности народа и требуют наперед всего, во что бы то ни стало, одного этого… Но разве просвещение и грамотность одно и то же?.. Грамота только средство, которое можно употребить на пользу просвещения и на противное тому — на затмение. Можно просветить человека в значительной степени без грамоты, и может он с грамотой оставаться самым непросвещенным невеждой и невежей, то есть непросвещенным и необразованным, да сверх того еще и негодяем, что также с истинным просвещением не согласно».

Различая понятия «грамотный», «образованный» и «просвещенный», Даль, скорей всего, опирался на свой жизненный опыт, в котором попадались грамотные негодяи и неграмотные крестьяне со светлой душой. Больше всего грамотных негодяев Даль встречал в «двух ближайших к народу сословиях» — среди помещиков и чиновников, т. е. рабо­владельцев и менеджеров рабовладельческого государства. Встречал по долгу службы. В то время он управлял нижегородской удельной конторой, ведал делами сорока тысяч государственных крестьян и, в частности, открывал училища в деревнях. А его критики в основном были городскими мечтателями, которые меряли народ на свой просвещенный аршин, не понимая, как сильно отличался запас слов и понятий, а главное, опыт жизни крепостного народа.

Отвечая критикам, Даль писал, что из его статьи вовсе «не следует, чтоб не надо было учиться грамоте; следует, однако ж, что грамотность не есть просвещение, как топор и пила не плотник. Вы скажете: но без пилы и топора и плотнику не бывать; правда, но и с топором не бывать плотнику, если он, вместо того, чтоб учиться плотничать, пойдет замки колотить. Позаботьтесь же наперед о том, чтоб ученик ваш был нравственно приготовлен, чтоб он видел в грамоте средство к достижению добра…».

Смысл понятия «просвещение» Даль, однако, тогда не раскрыл, дав повод для обвинений в том, что он «враг крестьянской грамотности». Десять лет спустя этот смысл ему уже пришлось растолковать в очередном томе его «Толкового словаря»: «Просвещать, просветить кого, даровать свет умственный, научный и нравственный, поучать истинам и добру; образовать ум и сердце. Ты просветил и наставил нас, Богочеловече! Просвещенный человек, современный образованьем, книжный, читающий, с понятиями об истине, доблести и долге. …

Просвещение ср. свет науки и разума, согреваемый чистой нравственностью; развитие умственных и нравственных сил человека; научное образование, при ясном сознании долга своего и цели жизни. Просвещение одной наукой, одного только ума, односторонне, и не ведет к добру».

В больших словарях после объяснения какого-то слова даются обычно примеры его употребления с указанием источника-публикации. Даль таких указаний не дал, возможно, взяв примеры из устной речи, но в любом случае для того, чтобы уточнить, пояснить свое понимание данного слова.

Из этих толкований ясно, что Даль видел связь «ума и сердца», научных знаний и моральных ценностей. Но что это за странная связь? И если понятно, как сообщать научные знания, то каким образом внушать моральные ценности?

Полвека спустя после его смерти история России дала наглядный урок, как «ликвидация безграмотности» стала инструментом в руках фанатиков, захвативших власть в стране, чтобы загнать ее в счастливое будущее, невзирая ни на какие жертвы. Жертвы оказались огромные, а обещанное счастье осталось в газетах и брошюрах, которыми охмуряли ликбезные народные массы, только что научившиеся читать.

«…крещена, но не просвещена»?

Фразу «Русь была крещена, но не просвещена» цитируют как светские, так и церковные просветители, приписывая их писателю Николаю Лескову (1831–1895). Нет свидетельств, что эту фразу написал он, но саму мысль выразил — в художественной, образной форме.

Герой его рассказа «На краю света» (1875)⁵ иеромонах Кириак, успешный миссионер в далекой сибирской епархии, крестил туземцев, но в некий момент прекратил. Объясняя молодому епископу, почему прекратил, он напомнил горькое замечание митрополита Платона о крещении Руси: «Владимир поспешил, а греки слукавили, — невежд ненаученных окрестили». Сослался и на Евангелие: «Разве не писано, что будут и крещеные, которые услышат в Судный день „Не знаю вас!“, и некрещеные, которые от дел совести оправдаются и войдут в Царство небесное»⁶.

Далее в рассказе, в разыгравшейся снежной буре, некрещенный туземец-проводник спас жизнь епископу, а крещенный бросил своего пассажира на гибель. Художественный талант Лескова показал и мрак ледяной пустыни, и перемену в восприятии епископом «дикаря». Чуждо-примитивный язычник оказался глубоко нравственным человеком, живущим в ладу с суровой дикой природой. И ясно видно, что возможности миссионера ограничены.

Чтобы понять новый взгляд на мир, необходим достаточно обширный жизненный опыт и развитый язык для его осмысления (ребенку же не объяснишь некоторые явления взрослой жизни). А чтобы принять новый взгляд как свой, нужно еще нечто более загадочное, что называют «складом личности», «мировосприятием», «призванием»…

В церковном языке крещение подразумевает некое таинственное «святое просвещение», но герои Лескова говорят лишь об обряде этого таинства. Для Лескова, свободно мыслящего и свободно верующего, просвещение означало просветление всего уклада жизни.

Что общего между научными открытиями у Пушкина, различием грамотности и просвещения у Даля и проблемой религиозного миссионерства у Лескова? Между стремлением познать объективные закономерности природы и стремлением найти «смысл жизни»? Общее — само стремление, одухотворенное верой в способность к познанию.

Именно эта вера превращает любопытство, свойственное и братьям нашим меньшим, в осознанную любознательность и даже в дело жизни для людей науки. Так не поможет ли история науки выяснить источник веры в возможности науки? Возможности огромные или безграничные? Обычно веру противопоставляют знанию и числят по епархии религиозной, а не научной, но что такое «вера в науку»?

С кем же обсудить все эти вопросы, как не с основателем премии «Просветитель»?

Эта беседа — в следующий раз.

Геннадий Горелик

¹ trv-science.ru/2017/12/05/nuzhny-li-peremeny/

² youtu.be/ckjdZfAQKfI

³ Алексеев М. П. Пушкин и наука его времени // Алексеев М. П. Пушкин: Сравнительно-исторические исследования. Л.: Наука, 1972, с. 80.

⁴ Владимир Порудоминский. Из заметок далеведа // «Вопросы литературы» 2001, № 6.

⁵ leskov.org.ru/library/na-krayu-sveta/

⁶ У Лескова монах использует церковнославянизмы: «Разве не писано: будут и крещеные, которые услышат „не вем вас“, и некрещеные, которые от дел совести оправдятся и внидут».