Он не любил океан и редко приходил на пляж. Обычно с гостями, приезжавшими в Виргинию-бич по делам, которые, в конце концов, почти всегда сводились к тому, что ему приходилось проводить «чтения», и он не мог отказать, поскольку от гостей зависело его личное благополучие и благополучие его дела.
Он не любил океан, и потому, когда ему хотелось (не так уж часто) посидеть на берегу, в тишине, глядя на тихую воду там, где его никто не узнавал бы в лицо, отправлялся на озеро Сьюзен Констант, где не было пляжей, а потому почти не было и людей. Деревья подступали к самой воде, он давно облюбовал место, где оставлял машину, спускался к берегу и сидел в шезлонге, ни о чем не думая. Иногда с ним ездила Глэдис, верная и, как ему казалось, вечная (четверть века рядом!) секретарша, тогда она и вела машину. Изредка к ним присоединялась Гертруда, но жена не любила безлюдье, и чаще всего он отправлялся один — в дни, когда Глэдис раздражала его неуемной деятельностью, а жена не менее неуемным изображением супружеской любви. «Вот еще три письма, Эдгар, очень интересные случаи, я уже назначила время…» «Глэдис, я же просил вас…» «Знаю, Эдгар, но в марте мы потеряли деньги на вкладах…» «Хорошо, Глэдис, вы всегда знаете, что делать…» «Эдди, позволь, я надену тебе галстук», «Герта, родная, ты же знаешь…» «Эдди, милый, я хочу, чтобы твои пациенты видели…» «Герта, не хочу сегодня слышать о пациентах!»
Глядя на тихую воду, расслабившись, он не думал ни о чтениях, ни о клиентах, ни даже о сыновьях, служивших пусть и не на фронте, но все-таки время военное, и можно ожидать всего, в том числе самого страшного. Мысли его растекались по прозрачной поверхности озера, и он видел, как они плывут. Да, видел, что бы по этому поводу ни сказала Глэдис.
День был летний, на пляжах люди наверняка укрылись от палившего солнца под навесами, а здесь, в тени, слушая шелест листьев и тихий плеск, он чувствовал, как напряжение последних недель оставляет его. Поставив шезлонг близко к воде, сел, вздохнул полной грудью и лишь тогда обратил внимание, что справа, за кустами, метрах в десяти, что-то движется. Что-то — или кто-то.
Присмотрелся. В просвет между кустами можно было разглядеть только яркое оранжевое пятно. Платье? Женщина? Может, передвинуться на другое место? Но он уже почувствовал приближение состояния, когда мир для него начинал колебаться и будто испаряться, скрываться в тумане. Ничего не хотелось — только сидеть неподвижно, закрыв глаза и ждать. Это состояние или быстро пройдет — и он вернется к созерцанию зеленовато-синей воды и коричневато-зеленой шероховатости деревьев, — или…
Чей-то тихий, приятный, обволакивающий голос вернул его в реальность. Голос был женский, и ему показалось, что это Гертруда. «С тобой всё в порядке, Эдди? Всё хорошо?» Слова, впрочем, были другими, но интонации…
Герта, подумал он, еще не полностью выйдя из транса, не могла приехать сама, она не водит машину, — значит, здесь еще и Глэдис. О, нет…
Он открыл глаза, и первое, что увидел: яркое оранжевое пятно, которое секунду спустя, когда он сфокусировал взгляд, действительно оказалось женским платьем, прекрасно сидевшим на высокой красивой смуглой молодой женщине с озабоченным взглядом, стоявшей перед ним и повторявшей:
— С вами всё в порядке, сэр? Всё хорошо?
— Да, — довольно резко отозвался он. — Всё хорошо, спасибо.
Когда он входил в транс и его прерывали, у него начинала болеть голова и холодели ладони. Только этого недоставало. Надо было сразу перейти на другое место, как только увидел яркое пятно за кустами. Но здесь ему было так хорошо…
— Простите, — смутилась женщина, расслышав, конечно, раздражение в его голосе. — Я подумала…
— Ничего, — сказал он. — Вы…
Он хотел сказать, что она помешала, он хотел быть один, а теперь из-за ее ненужной заботы у него разболится голова…
— Вы очень красивы, — сказал он. — Вы… как фея.
Это действительно сказал он? Собственный голос он слышал будто со стороны. Фея? Он никогда не говорил так о женщинах, не терпел дежурных любезностей, не имевших смысла.
— Здесь очень хорошо, — сказал он. — Я часто здесь бываю, но вас не встречал прежде.
Он попытался встать, но женщина опустила руку на его плечо, и он остался сидеть, глядя на нее снизу вверх. Хотел сказать, что она мешает ему смотреть на озеро.
— Кто вы, прекрасная незнакомка?
Это сказал он? Слышала бы Герта…
А голова не болела. Странно.
— Можно, я перетащу сюда свой шезлонг? — спросила она вместо ответа.
Ради бога, только не это! Здесь его личное пространство, и он не желает…
— Конечно, буду рад. Одному скучновато.
Он сам себя не узнавал. Красивая женщина. Молодая. И что? Мало ли женщин едва ли не каждый день записывается к нему на «чтение»?! В том числе молодые. Давно прошло время, когда он заглядывался на женщин. Тем более после женитьбы на Гертруде.
Она перенесла шезлонг из-за кустов и поставила рядом. Хорошая конструкция, легкая. Надо будет сказать Глэдис, чтобы присмотрела что-нибудь подобное.
Села так, чтобы им было удобно смотреть друг на друга.
— Вы Эдгар Кейси, верно?
О, господи… Только этого не хватало. Поклонница? Узнала по фотографии? Местные газеты довольно часто публикуют.
Заболела голова. День пропал. Встать и уйти? Вот незадача…
— Да вы не беспокойтесь, — улыбнулась женщина. Удивительная улыбка. Привлекающая и сочувственная, если такое возможно. — Я не поклонница и на «чтения» не записывалась.
Она умеет читать мысли?
— Вообще-то, — мрачно произнес он, — я рассчитывал подышать воздухом в одиночестве. Здесь обычно никого не бывает, я приезжал сюда много раз и… — тут его прорвало. — Вы хотите сказать, что оказались за этими кустами случайно?
— Нет, — еще одна ослепительно сочувственная улыбка. — Я следила за вами, разведала ваши любимые места отдыха — и вот я здесь.
Значит, все-таки поклонница. Только они на такое способны.
Она поняла, что он поверил, и улыбка погасла.
— Честно говоря, — печально произнесла она, — я спросила, и мне сказали.
Сказать могли только Гертруда и Глэдис. Но они точно не сказали бы. Тем более женщине. Особенно такой.
— Кто сказал? — жестко спросил он.
— Не кто, — поправила она, — а что.
Сумасшедшая?
— Можно, я сначала расскажу, — продолжила она, — а потом вы сделаете вывод? И если потребуете, чтобы я ушла, уйду.
Он кивнул и закрыл глаза. Если она сумасшедшая, лучше не спорить. Пусть говорит, а потом…
Она уже что-то говорила — медленно, распевно, и у него возникло странное ощущение, что это не голос даже, а пробившаяся из его собственного подсознательного мысль, которую он когда-то думал, потом забыл, а сейчас она всплыла, но он ее не ожидал и потому ощутил как бессвязный поток звуков без формы и содержания. Такое обычно случалось, когда он погружался в транс, чтобы слушать говорившее с ним нечто, внушавшее знание о том, чего еще не происходило на свете. Но сейчас-то он был в сознании, отчетливо слышал шелест листьев и очень тихий плеск воды в озере. И ее голос…
— Простите, — сказал он, и голос прервался на полузвуке, почему-то отдавшись в голове всплеском боли, растаявшем так же мгновенно, как возник. Он открыл глаза и встретил ее взгляд — удивленный и одновременно понимающий.
— Простите, — повторил он, стараясь не погрузиться в ее взгляд и сохранить ясность мысли. — Я прослушал то, что вы сказали. Задумался…
Она кивнула, понимая, что он лукавит. Впрочем, он и не старался это скрыть.
— Меня зовут Лидия Пинкерт. Лидия Эмма, если точно. С детства я… Впрочем, не знаю, было ли у меня детство. Я всегда, сколько помню, чувствовала себя взрослой женщиной, если вы понимаете… а вы понимаете… что я хочу сказать.
Он понимал. Он сам чувствовал когда-то то же самое. Ощущал свою взрослость, но вынужден был играть роль маленького мальчика, потому что этого от него ждали, а он очень хотел быть хорошим, и взрослость свою терпел как ношу, которую ему дано было нести до тех пор, пока он действительно не повзрослел.
Он понимал, но вспоминать не хотел и покачал головой.
— Мы жили тогда в Хартмонде, это в штате Миссури, и почему-то тогда там было много цыган… или мне казалось, что много.
Она прерывисто вздохнула, и он подумал, что цыган в ее городке, возможно, было всего-то несколько человек. Он такое помнил: в городе была кузница, где работали три кузнеца, чем-то — во всяком случае, в его воображении — похожие друг на друга. И ему одно время казалось, что кузнецов в городе огромное, просто неисчислимое количество. Они попадались на каждом шагу, куда бы он ни шел.
Он опять пропустил несколько фраз и услышал:
— Она посмотрела на меня так, что у меня всё замерло, будто замерзло…
— Она… цыганка? — Он хотел восстановить пропущенную фразу. Она кивнула, сделала короткую паузу, будто решала, повторить или продолжить. Продолжила.
— Цыганка… знаете, вот еще: мне казалось, что мы одного возраста, хотя, конечно, она была старой женщиной… лет под сорок… а мне было двенадцать. Откуда-то в ее руке возник стеклянный шар размером с теннисный мяч. Она вложила шар в мою ладонь и сказала… Ее фразу я запомнила и уверена, что никогда не забуду. «Джин, — сказала она, — это тебе. Смотри в шар, и он покажет». «Что покажет?» — хотела спросить я, но вместо этого сказала: «Меня зовут Лидия. Лидия, а не Джин». «Джин», — повторила она. Повернулась и пошла прочь. Очень быстро, не оглядываясь.
Лидия замолчала, и взгляд ее стал вопросительным. Всё, что она хотела сказать, она сказала. Всё, что он смог понять, он понял.
— И больше, — сказал он, — вы в жизни не встречали ни одной цыганки.
Как он больше никогда — так получилось — не видел ни одного кузнеца. Во всяком случае — живого. Однажды, лет семь назад, пришла на «чтение» женщина. Не о себе пришла спрашивать, а о муже. Муж был кузнецом в Лос-Анджелесе, болел, и врачи не могли ни причину болезни определить, ни найти способ лечения. Он, как обычно, вошел в транс, получил информацию и, «проснувшись», объявил несчастной клиентке, что лекарства против болезни ее мужа не существует, и жить ему осталось от силы три-четыре недели. Озвучил то, что сказано было ему. Так бывало, к сожалению, довольно часто. Слухи о том, что «великий Кейси» способен исцелять любые болезни, были, конечно, преувеличены, он сам такие слухи поддерживал, но на деле случались и неудачи. Женщина, буквально сбитая с ног его словами, отказывалась оплатить «чтение», рыдала… Он ушел к себе и лег отдыхать. Делами занималась Глэдис.
— Да, — сказала Лидия удивленно. — Откуда вы знаете? Вам… сказали?
Он покачал головой. Протянул руку и коснулся пальцами ее ладоней. Они сидели так близко друг к другу, что он слышал ее дыхание. И запах. Очень тонкий запах духов и ни с чем не сравнимый запах чистого тела.
Как хорошо, подумал он. Этот день. Это озеро. Эта женщина. Как хорошо, что сегодня он поехал один.
— Продолжайте, Джин, — тихо произнес Кейси.
Они посмотрели друг другу в глаза.
— Все зовут меня Лидией, — сказала она. — Но я знаю, что мое имя Джин. Позднее я придумала себе фамилию: Диксон. Долгое время я не расставалась с шаром. Я просто не знала, что с ним делать. Вечерами, перед сном, я смотрела на него в свете ночника, и в нем приятно переливались цвета. Однажды, когда я смотрела на шар, мне показалось, что цветные пятна, как в калейдоскопе, сложились в картинку. Будто я смотрю с высоты… с холма или высокого дерева… на город. Город показался необычным, тогда я не поняла, почему. Я никогда не видела восточных городов — японских, вьетнамских… Даже в газетах. Я не читала газет. Город стоял на берегу моря, и я увидела, как из-за горизонта поднимается волна. Не волна, а Волна, если вы понимаете, что я хочу сказать…
— Цунами, — подсказал Кейси.
— Это название я услышала несколько дней спустя по радио. Радио у нас было, и я слушала новости. «Гигантская волна цунами, — сказал диктор, — обрушилась на побережье Индокитая, почти полностью разрушив город Нячанг». Я никогда не слышала о таком городе, и, честно говоря, не очень представляла, где находится Индокитай. В тот день я посмотрела газету. Отец покупал Los Angeles Times, но раньше газеты меня не интересовали… Там на второй странице были две фотографии. Рядом. До и после. И я увидела город… тот самый, из шара. На первой фотографии. На второй были руины.
Она замолчала, а он держал ее руку в своей ладони и сказал:
— Продолжайте. Вы поняли, что видели цунами в Нячанге за несколько дней до того, как оно случилось. Это называется ясновидением. Вы кому-нибудь рассказали? И что потом? Что показывал шар потом?
— Нет, — она покачала головой. — Никому. Надо мной посмеялись бы. Я была девушкой гордой и не вынесла бы, если…
— Понимаю, — пробормотал он.
— Но да, шар мне потом показал много чего.
Она осторожно убрала его ладонь со своей руки и посмотрела на Кейси с виноватой улыбкой. Достала из ридикюля платочек и смахнула с подола платья прицепившийся лист.
Он терпеливо ждал.
— Я видела, — продолжала она, спрятав платок, — как горело огромное здание, очень высокое, я не представляла, что такие существуют… Видела, как обрушивается в реку длинный красивый мост, под ним проплывал корабль, а люди падали с моста, как куклы… Видела… Боже, я не могу подобрать слова… Я стала каждый день просматривать газеты, которые покупал отец. Слушала новости по радио. Ждала… Но ничего такого. Ничего. Я думала, что сойду с ума, и положила шар в шкатулку, а шкатулку поставила в платяной шкаф.
Она помолчала.
— А потом? — нетерпеливо спросил он. Спрятала шар — и всё? Он по себе знал: если начинаешь «видеть», это — навсегда.
— Потом я вышла замуж, — сообщила она с мечтательной улыбкой. — У меня замечательный муж. Не то чтобы Джеймс не разрешал мне… Просто появились другие интересы.
— И вы… — он не поверил, и она заметила.
— Нет, но… У мужа очень хорошая библиотека, он с детства любит читать… в отличие от меня. А тут… Джеймс открыл мне другой мир, но я не об этом. Джеймс продавал автомобили, а я читала. Книги, журналы… Кстати, тогда впервые узнала, что существует «великий Кейси», исцеляющий людей и видящий будущее. Но в то время у меня и мысли не появилось обратиться к вам… Мне нечего было вам сказать.
— А теперь есть? — вопрос вырвался непроизвольно, и Кейси смутился.
— Я к этому веду. В тридцать девятом муж стал руководителем большой компании по продаже недвижимости в Вашингтоне, и мы переехали в столицу. Другая жизнь… У меня появилось много подруг, в Миссури я чувствовала себя одинокой, а в Вашингтоне оказалась очень занятой — встречи, вечеринки, знакомства… И я, — она сглотнула, — довольно часто, беседуя с подругами, стала замечать, что вижу… буквально вижу… Перед глазами на миг-другой появляется картина, я вижу собеседницу в иных, часто непонятных обстоятельствах. Будто посмотрела в шар и увидела, что случится с моей подругой… скоро. Я чувствовала, что скоро, но не представляла, когда. И однажды… Вы наверняка знаете или слышали о Кэрол Ломбард, она снималась в «Ночном бдении», мой любимый фильм.
Он кивнул.
— Жаль, — сказал он, — Ломбард погибла в прошлом году.
В ее глазах появились слезы, губы задрожали.
Он уже представлял, что она скажет, и опять взял ее за руку. Ладонь была холодной, как мороженое.
— Мы не были знакомы. — Голос звучал глухо. — Случайно оказались в парикмахерской в соседних креслах. Я ее, конечно, узнала и… увидела картинки, будто кадры из фильма. Она летела в самолете, и самолет… В общем, все погибли, и мне стало страшно. Сама не понимаю, почему я это сделала. Наверно, не нужно было, и может, всё обошлось бы, но я сказала ей: «Миссис Ломбард, пожалуйста, вы собираетесь куда-то лететь, сдайте билет, прошу вас, сделайте, как я говорю, сдайте билет, иначе случится беда». Она, наверно, решила, что я сумасшедшая, бросила на меня возмущенный взгляд и больше не смотрела в мою сторону. Что я могла сделать еще? Я уже несколько раз видела подруг в разных обстоятельствах, и никогда ничто из того, что я видела, не случалось… Я больше не думала о миссис Ломбард, но через три дня все газеты вышли с огромными заголовками на первых полосах: «Знаменитая киноактриса погибла… Самолет врезался в гору… Никто не выжил»…
— Помню, — сказал он. — Но вы, надеюсь, не считаете…
— Нет! — она себя в этом много раз убеждала. — Нет, конечно, не потому! Но если бы она меня послушалась и не полетела тем рейсом…
— Судьбу изменить нельзя, — сказал он банальность.
Он гладил ее ладонь и понимал: всё, что она сказала, было предисловием. Она нашла его не для того, чтобы рассказывать о своих видениях, которые почти никогда не сбывались. Как и его «пророчества». Он, как и она, трезво оценивал себя. Одно дело — «чтения», клиенты, заработки, имидж, слава… И другое — знать себя. В тридцать шестом он предсказал гибель Сан-Франциско. Он видел чудовищные разрушения в Торонто… Но ничего не произошло, и он приобрел скандальную славу шарлатана. Но какие-то его пророчества сбывались! Сбывались точно, и это приводило его недоброжелателей в смущение, а ему давало силы продолжать. Приумножать славу «великого пророка Кейси».
Джин, казалось, полностью углубилась в свои мысли. Лицо ее закаменело.
— Я стала много читать. — Голос ее потерял живость, звучал, будто она только что проснулась и еще пребывала в полусне. — Лондон, Диккенс… Что-то по философии… У Джеймса разнообразные интересы, он прочитывал и откладывал, а я брала в руки… И всё время думала, не могла не думать. Почему что-то сбывалось, а многое — нет? И то, и другое я видела одинаково ярко и верила увиденному тоже одинаково. Но почему…
Когда же она подойдет к сути? Он почувствовал раздражение — это был нехороший знак.
— Как-то муж принес книгу, которую не дочитал даже до середины, я видела по закладкам. Я, как обычно, книгу открыла и… Там оказалось то, что я искала. Объяснение. Почему так часто пророчества не сбываются. Почему пророкам так часто не верят. Почему я что-то вижу — и это происходит. И почему я что-то вижу так же ясно — но не случается ничего.
Так почему же? Он должен был задать этот вопрос. И он не должен был спрашивать.
О какой книге она говорит?
Этот вопрос задать было можно, и он спросил.
— А… Да. Книга. «Создатель звезд». Английский автор. Олаф Стэплдон.
Он не знал такого автора.
— Тогда… — она говорила будто сама с собой. — Тогда мне уже стало ясно, но… внутри. Описать словами я не могла. А в прошлом году, после ужасной гибели миссис Ломбард… Наверно, книги попадают в руки в нужный момент. Или иначе — приходит момент, когда ты начинаешь понимать то, что читаешь. Это был сборник рассказов аргентинского писателя. Его фамилия Борхес. Книгу купил муж, но еще не раскрывал, а мне понравилась фамилия автора. Я перелистывала без особого интереса. Не нравилось. Слишком… Не знаю. И вдруг — будто стукнуло. Вот оно! Стэплдон только навел меня на мысль, а Борхес… Наверно, это называют озарением?
Когда, черт возьми, она перейдет к сути? Он устал. Ее лицо больше не казалось ему прекрасным. Обычное лицо женщины лет тридцати пяти. Может, чуть старше. Ниточки морщинок под глазами, как он сразу не заметил?
И тут нетерпение сыграло с ним дурную шутку.
— Что же вас озарило? — спросил он, не сумев скрыть легкой иронии.
Она поджала губы и стала смотреть на рябь воды в озере, поднятую ветром, от которого начали шелестеть листья на деревьях. В небе появилась цепочка перистых облаков. Погода портилась.
Ох уж эти женщины, подумал он. Никогда не знаешь, отчего у них меняется настроение.
— Не надо было мне затевать этот разговор, — сухо произнесла она. — Мне казалось, что вы — единственный человек, кто может понять. Я думала… Как говорил Маугли: «Мы одной крови — ты и я»…
— Мы одной крови — ты и я, — повторил он, вложив, возможно, в эти слова совсем другой смысл, нежели она. — Мы оба — вы и я — знаем будущее, только далеко не всегда правильно понимаем то, что нам показывают.
Он никогда и никому не говорил таких слов. Он всегда и всем говорил то, что видел. Но понимал ли? Может, потому многие… да что многие… почти все считали его шарлатаном.
Она наконец посмотрела ему в глаза. Странно — морщинки вокруг ее глаз исчезли, будто их и не было.
— Да, — тихо произнесла она. — Мы видим правильное будущее. Всегда. И никогда не ошибаемся. Я это поняла, когда прочитала Стэплдона, потом Борхеса, и меня озарило…
Озарило. Пусть.
— В мироздании множество разных путей во времени. Каждый момент настоящего рождается не одно будущее, а огромное количество. — Она говорила медленно, тщательно выговаривая каждое слово, и он понял, что она много дней каждое слово продумывала прежде, чем впечатать в память и не сбиваться. — И каждое будущее существует. Тропинки времен расходятся, а мы продолжаем путь по одной из них, и каждое мгновение переходим с тропинки на тропинку. И в тот момент, когда я способна будущее прозревать… бросаю взгляд… я могу увидеть ту тропинку, по которой пойду, или ту, по которой могла пойти, но не пойду никогда, или ту, которая давно ответвилась, или ту, которая ответвится много лет спустя…
«Она в трансе? — подумал Кейси. — Она здесь сейчас? Или на другой тропинке?»
— Я всегда вижу правильное, реальное будущее. Всегда. Человек, способный прозревать будущее, никогда не ошибается. Но тропинок очень, очень много. И шанс увидеть именно ту, по которой я пойду спустя миг, ничтожен. Лос-Анджелес погиб в землетрясении 1936 года. Вы видели это, и это случилось. Но на другой веточке, на другой тропинке.
— А иногда… — ее голос стал звонким, и он инстинктивно прикрыл уши ладонями. — Иногда я действительно попадаю на правильную тропинку и вижу правильное — наше — будущее. Вижу, как врезается в гору самолет с моей любимой актрисой, но она не верит, что погибнет, и я ничего не могу сделать… Как? Как выбрать правильно? Я… вы, Эдгар… Мы ведь МОЖЕМ знать будущее, но не знаем, какое из возможных будущих нам показывают.
Она неожиданно всхлипнула и отвернулась. Протянула ладонь, и на ней появилась капля. Слезинка или дождинка? Перистые облака сменились кучевыми, потемнело.
— Мы знаем о будущем всё, мистер Кейси, — сказала она, — и не знаем ничего. Это ужасно.
— Да, — Кейси протянул руку и снял каплю с ее ладони. — Я знаю, миссис Диксон. Джин. Я всегда это знал.
«Но только сейчас понял», — подумал он.
— И что нам с этим делать? — спросил он у покрывшегося тучами неба и слизнул каплю с пальца. Капля оказалась солоноватой. Значит, все-таки слеза.
— Господи, — засуетилась Джин, — сейчас польет, нужно уходить! У меня и зонта нет. Такое солнечное было утро. Поухаживайте за дамой, мистер Кейси.
Буднично и чисто по-женски.
Собрались молча и торопливо. Капли падали всё чаще, ветер крепчал. Оба шезлонга понес Кейси, а миссис Диксон шла впереди, стараясь не наступать на уже ставшую влажной траву. Ее «Форд» стоял за поворотом дороги, поэтому Кейси, подъезжая утром со стороны города, машину не увидел.
— Спасибо, — сказала миссис Диксон, укладывая сложенный шезлонг в багажник. — Вы спросили, что с этим делать. Я решила…
Он смотрел на нее вопросительно, и она продолжила:
— Шар теперь всегда со мной. — Она коснулась пальцами ридикюля. — Буду смотреть и рассказывать.
— Всем? — усмехнулся Кейси. — Хотите прослыть шарлатанкой? Я через это прошел.
— Но не перестали говорить о будущем, хотя не сбывается почти ничего?
— Что-то сбывается, — возразил Кейси. — Именно это помнят.
Миссис Диксон захлопнула багажник и обернулась к Кейси.
— Хотите совет? — спросил он.
— Нет, — она покачала головой. — Скажите… Почему в других мирах мы видим только ужасное? Цунами, землетрясения, уходят под воду города, на месте лесов остаются пустыни? Почему?
— Дорогая миссис Диксон… Джин… Не знаю, насколько вы правы… Другие тропинки времени, другие миры… Я в это не верю. Более того, мне это не интересно. Но подумайте: почему во все времена пророки предсказывали несчастья? Войны, разрушения и гибель? От Иоанна Богослова до Нострадамуса?
— Но эти пророчества никогда не сбывались! — воскликнула она. — Эти пророчества — для других миров!
— Может быть, — отмахнулся Кейси. — Просто… Людям нравится, когда их пугают.
— Но ведь радостные новости… — начала она.
— Плохо продаются, — перебил Кейси. — И если хотите знать мое мнение, миссис Диксон, шар показывает то, что таится в душах людей. Как сказал бы мистер Юнг, вы и я… мы видим коллективное бессознательное, а не какие-то иные ветви мироздания.
— Это ужасно, — пробормотала она.
— Вы молоды, — покровительственно сказал Кейси, — и вам еще предстоит пройти путь, который прошел я. Уверен: вы многого добьетесь.
— Вы меня благословляете? — улыбнулась она.
— И все-таки дам вам совет, хотя вы и не хотите. Пусть в ваших предсказаниях будет больше страшного и не случившегося, чем не страшного и реально произошедшего.
Она посмотрела на Кейси с изумлением.
— Да-да, — он коснулся ладонью ее щеки и стер капельку — на этот раз не слезы, а дождя. — На фоне страшной чепухи каждое ваше верное пророчество будет запоминаться, и пресса сохранит его для будущего. Не дай бог, если начнут сбываться все ваши пророчества. Вас перестанут слушать, а то и предадут анафеме. Подумайте об этом, дорогая. Одно жемчужное зерно на большую горсть страшных глупостей — и вы добьетесь успеха!
Кейси повернулся и ушел, не оглядываясь. Она смотрела ему вслед, пока он не скрылся за поворотом дороги. Забралась в машину, включила двигатель и обогреватель. Ее знобило.
И грянул гром…
Павел Амнуэль
Примечание: Джин Диксон (настоящее имя Лидия Эмма Пинкерт) — американская «предсказательница», прославившаяся в шестидесятые годы прошлого века.
Загрузка...