В Нью-Йорке он не был лет шесть; в последний раз был перед войной. Выступал на семинаре в университете. Тогда встреча с коллегами ему понравилась — хотя он и не нашел полного понимания. Особенно когда рассказывал о природе вспышек сверхновых. Но всё же дискуссии были полезными и дружескими. Сейчас он чувствовал холодок, а к его новым идеям коллеги с восточного побережья отнеслись скептически, жаль. Он чувствовал себя в городе Большого Яблока одиноким, вспоминал Пасадену, хотел даже перенести рейс, но билетов не было, и он остался еще на два дня. Вечером пошел на Бродвей. В театре, названия которого он не запомнил, показывали музыкальное шоу, название которого он забыл еще до того, как покинул зал в антракте.
Сутки до полета надо было чем-то заполнить, и он подумал, что может позвонить в редакцию журнала, название которого он еще в Пасадене записал в блокнот. Спросить автора рассказа, опубликованного год назад. Рассказ ему понравился, но были определенные соображения…
Впрочем, он не очень надеялся, что получит адрес автора или номер его телефона. Ожидал, что ответит секретарша, и приготовил небольшой спич, однако услышал в трубке мужской голос, назвавший фамилию, известную даже ему, не очень, вообще говоря, интересовавшемуся фантастикой. Он, конечно, представился, будучи уверен, что редактору ничего не скажут ни фамилия его, ни должность, ни степень.
К его удивлению, мистер Кэмпбелл воскликнул:
— Как же, как же! Читал ваши статьи о сверхновых! Не скажу, что понял, я дилетант, как вы понимаете, но было интересно.
— Спасибо, — произнес он с некоторой растерянностью, но просьбу свою изложил коротко и внятно — достаточно внятно, чтобы редактор, после небольшой паузы, любезно сказал:
— Это легко устроить. Если вам будет удобно приехать в редакцию к двум часам, я вас познакомлю с автором рассказа. Мы находимся на…
— Я знаю, — перебил он. — Адрес редакции я переписал из выходных данных журнала. Найду.
Так всё и получилось. Джон Кэмпбелл, знаменитый редактор известного журнала фантастики Astounding Science Fiction, встретил его радушно, спросил, давно ли он читает журнал, немного огорчился, когда он сказал, что видел всего четыре номера за прошлый год, случайно, похоже, оказавшихся в библиотеке Паломарской обсерватории. В одном из номеров прочитал рассказ, о котором и хотел поговорить с автором.
— Уильям будет с минуты на минуту, — Кэмпбелл вызвал секретаршу и попросил, когда мистер Дженкинс явится, пригласить его в кабинет.
— Фамилия автора вроде… — начал он.
— Псевдоним, конечно, — улыбнулся Кэмпбелл. — А вот и сам Уильям.
В кабинет вошел высокий мужчина средних лет, лысоватый, со странной блуждающей улыбкой, но жестким взглядом черных глаз. Кэмпбелл представил автора и читателя друг другу, попросил Кэтрин принести кофе на двоих и «что-нибудь сладкое», извинился («дела, буду позже…») и покинул кабинет.
Они остались и сели в кресла у журнального столика, с интересом разглядывая друг друга.
Кофе оказался отличным, а пирожные сладкими ровно в той мере, как он любил.
Молчание однако затягивалось, и он спросил:
— Как вы хотите, сэр, чтобы я к вам обращался: мистер Дженкинс или…
— Уильям, — улыбнулся автор. — Для читателей я Мюррей Лейнстер, а для друзей — Уильям.
— Отлично, — обрадовался он, не любивший официальных обращений. — А я Фриц.
Он внимательно следил за тем, как на это имя отреагирует собеседник. Тот и глазом не моргнул. Фриц так Фриц.
— Извините, доктор Цвикки, — стесненно сказал автор, — я не вполне расслышал: вы астроном? Из Пасадены? Или из Паломарской обсерватории? Джон упомянул оба названия.
Он не хотел, чтобы разговор начинался с его биографии, и покончил с представлением одной фразой:
— Я работаю в Калифорнийском технологическом институте, это в Пасадене, а обсерватория на горе Паломар принадлежит Калтеху, там я провожу наблюдения.
И добавил:
— Кстати, я не немец, как вы подумали, а швейцарец.
— Я не…
— Да, — Цвикки отмел возражение взмахом руки. — Все так думают.
— Вам понравился рассказ? — перевел разговор Лейнстер. — Вы ведь имеете в виду «Первый контакт»?
— Именно он, — кивнул Цвикки. — Других рассказов за подписью «Мюррей Лейнстер» я не встречал. Правда, я видел лишь несколько номеров Astounding за прошлый год.
Лейнстер молча ждал продолжения.
— Хороший рассказ, — произнес Цвикки, обдумывая каждое слово, чтобы не обидеть автора. — Необычный вариант контакта с внеземным разумом. Но я хотел бы поговорить о звездах.
— О звездах? — переспросил Лейнстер. — А! — просиял он. — Вы астроном. Естественно — о звездах. Но… хм… я не так уж…
— Это неважно, — улыбнулся Цвикки. — Как, по-вашему, Уильям, долго ли проживет ваш рассказ?
Вопрос оказался неожиданным.
— Вы имеете в виду…
— Я хочу сказать, — нетерпеливо уточнил Цвикки, — будут ли «Первый контакт» читать лет через пятьдесят. Газеты живут недолго, журнал — другое дело. Думаю… даже уверен… вы включите рассказ в антологию и в книгу, которую наверняка опубликуете. Книги живут долго. Вот я и спрашиваю…
Цвикки не закончил фразу, испытующе глядя на озадаченного автора.
— Знаете, Фриц, — медленно произнес Лейнстер, — я об этом не думал. Пятьдесят лет, говорите? Хотелось бы. Но… Я прекрасно понимаю, что мне далеко до Драйзера или Фицджеральда. Сейчас, когда вы спросили, впервые сам себе задал вопрос: будут ли помнить «Первый контакт» в ту пору, когда такой контакт действительно произойдет?
— В Крабовидной туманности? — Лейнстер услышал в вопросе легкую иронию. Или — показалось? Но он, тем не менее, обиделся, и Цвикки это заметил.
— Не всё ли равно? — пожал плечами Лейнстер. — Там или в другом месте. Разве это влияет на судьбу рассказа? На то, будут ли его читать через сотню лет? Люди мечтают о…
— Да-да, — перебил Цвикки, поняв, что Лейнстер сейчас начнет говорить банальности. — Я не об этом. Я о звездах, понимаете? О звездах и только о звездах. Вы, фантасты, пишете о будущем. Но не для читателей, которые будут в ту пору жить. Вы пишете для современников и хотите именно им показать будущее. Представьте себя читателем из будущего. Вы читаете «Войну миров» Уэллса, ужасаетесь варварству марсиан. Представляете себе боевые треножники и тепловые лучи. Скажите, вы так же восторгались бы этой книгой, если бы марсиане воевали с людьми ружьями и пушками конца девятнадцатого века?
— О, — улыбнулся Лейнстер, — тогда землянам было бы легче справиться…
— Но произвел бы роман на вас такое же впечатление?
— Пожалуй, нет… — нахмурился Лейнстер. — Честно говоря, давно не перечитывал, но помню свои впечатления…
— Вас наверняка поразили боевые треножники и тепловые лучи. И то, что убили марсиан обычные земные микробы. Новые идеи. То, чего не было во времена Уэллса. Фантастика! Обычные пушки и снаряды вас не впечатлили бы.
— Нет, — согласился Лейнстер.
— Вот видите! Антураж. Сцена, на которой разыгрывается история. То, что ваши персонажи обмениваются звездолетами, — оригинально придумано. А сцена, антураж… Вы выбрали местом действия Крабовидную туманность из-за ее экзотичности. Остаток вспышки сверхновой. Это запоминается. Верно?
— Конечно, — кивнул Лейнстер. — Эффект был бы меньше, если бы встреча произошла в пустоте космоса, о которой нечего сказать. Или у какой-нибудь обычной звезды. Сириус, Вега… Вам не нравится, что я выбрал Крабовидную туманность?
— Боже, нет, конечно! Запоминающееся место. Но звезда!
— А что звезда? — поднял брови Лейнстер. — Я ее не придумал. Читал, что она сжимается и в будущем станет белым карликом. Что-то не так?
— Всё так, дорогой Уильям. В том-то и проблема.
— Проблема? — удивился Лейнстер. — Но я стараюсь, чтобы мои рассказы соответствовали научным данным.
— Конечно. Однако рассчитываете, что рассказ будут читать через пятьсот лет. И читатели скажут: автор придумал интересную историю, но ошибся. Он мог сделать рассказ еще более запоминающимся. Как «Война миров», но…
Цвикки не закончил фразу, будто предлагая Лейнстеру возразить. Или задать вопрос.
Лейнстер так и не понял, что хотел сказать Цвикки. Звезды и только звезды. И что?
— Рассказ, — продолжал Цвикки, — выиграл бы, если бы не только туманность была необычной, но и звезда в ней.
— Она необычная, я потому ее и выбрал!
— Белые карлики открыл Бессель почти сто лет назад.
— Ну и что? — нетерпеливо спросил Лейнстер. Он всё еще не понимал, к чему клонит Цвикки.
— Для фантастики интереснее звезды еще не открытые. Звезды удивительные, загадочные. Фантастические!
— Что о них можно сказать, если их еще не открыли? — с легким раздражением спросил Лейнстер. — Вы слишком упрощаете, Фриц. И одновременно — усложняете, вот что странно. Упрощаете — потому что на самом деле рассказ я пишу не о звездах, а о людях, летящих к звездам. А по-вашему, главное — странные, необычные звезды. Я вас понимаю, вы — астроном. А усложняете, потому что хотите создать лишние сущности. В фантастике — вы удивитесь — действует всё тот же принцип Оккама: в рассказе достаточно одной фантастической идеи. Если идеи две, то одна из них лишняя. Идея «Первого контакта»…
— Первый контакт, я понимаю, — перебил Цвикки, — но не соглашусь с тем, что в фантастике нужно применять бритву Оккама. Сколько новых идей в повести Гернсбека? Я всё время забываю ее название, там буквы и числа, но каждую идею помню. Могу перечислить…
— Не нужно, — торопливо сказал Лейнстер. — Я их и сам помню.
— Вот видите!
— Да, но… Вы читали великого Хьюго, но пробовали ли его перечитывать?
— Нет, и не собираюсь. Вы хотите сказать, что его герой, Ральф номер такой-то, не интересен? Конечно. Интересны идеи, они запоминаются. Мне кажется, Уильям, что, если бы у Гернсбека был запоминающийся герой, то идеи заиграли бы куда интереснее! Знаете, что я вам скажу, Уильям? Ваш рассказ будут читать через пятьсот лет, а повесть Гернсбека — не будут. Но будут помнить.
— Помнить, но не читать? Парадокс.
— Нет. Гернсбек стал классиком нашей фантастики, его будут изучать и сравнивать идеи с тем, что изобретено в реальности. А «Первый контакт»…
— Будут читать, но не помнить?
Цвикки рассмеялся. От всей души и так заразительно, что рассмеялся и Лейнстер. Когда оба отсмеялись, Цвикки сказал:
— Читать — да, возможно. Запоминать… Не знаю. Извините, Уильям…
— Вы хотели говорить о звездах и только о звездах, — напомнил Лейнстер, сменив тему.
— Я не хотел вас обидеть, — Цвикки с сочувствием посмотрел на визави.
Лейнстер промолчал.
— Так вот — о звездах, — продолжал Цвикки. — Вы были очень осторожны. Вы даже не написали, что звезда в туманности была белым карликом, она только находилась в стадии сжатия, и потому ее спектр был необычным, без темных линий, как у прочих звезд…
— Да, — Лейнстер был уверен в своих словах. — Так и было написано в статье, которую я читал.
— Точно! Так полагают современные астрофизики.
— Значит, я прав!
— Нет, не правы, Уильям.
— Но…
— Так полагают современные — повторяю: современные — астрофизики. А вы писали научную фантастику. И значит, могли предположить нечто более необычное. Звезда в Крабовидной туманности в вашем рассказе — это современное представление астрономов. А если оно неправильное? Мало кто через пятьсот лет будет помнить научные споры вокруг желтой звездочки, а рассказ читать будут, я уверен. И будут говорить: интересная история, но с центральной звездой автор ошибся. Научные ошибки быстро забываются, о них обычно и не вспоминают, когда найдено правильное решение. Или сделано открытие. А литература живет, и говорить будут не об ошибке ученых, а о том, что ошибся фантаст.
— Ошибся? — вскинулся Лейнстер. — В чем? Я пересказал то, что читал в…
— Именно! — Цвикки нетерпеливо наклонился к визави. — Просто пересказали. Но это не будущий белый карлик, нет!
— А что? — растерялся Лейнстер.
— Я вам скажу, — Цвикки поднес к губам чашку кофе и обнаружил, что чашка пуста, осталась лишь кофейная гуща на дне. И пирожных на тарелочке не было.
— Мы так интересно дискутировали, — улыбнулся Лейнстер, — что не заметили, как выпили кофе и съели пирожные. Извините, если я заодно съел и ваше.
— Хм… Не помню, ел ли я.
Оба рассмеялись, и возникшее было напряжение рассеялось.
— Звезды… — задумчиво произнес Цвикки. — Я приехал в Америку в тридцать втором – чтобы наблюдать необычные звезды. Звезды, которые вспыхивают как сверхновые. И задался вопросом: что остается от вспыхнувших звезд? Белые карлики, как считают коллеги? Не получалось — слишком много энергии выделяется при взрыве. Должно остаться более компактное ядро. И я подумал: что, если, сбросив оболочку, звезда сожмется сильнее, чем белый карлик? Составил таблицу — я ее назвал морфологической. На одной оси — типы звезд. На другой — размеры. Вписал все мыслимые варианты, чтобы не упустить ни одной возможности. Ведь обычно мы… я имею в виду не только астрономов, но и научных работников вообще… Приходит в голову объяснение. Исследуем. Не подходит. Берем другое — и оно не годится. Это называется — метод проб и ошибок. Случайные идеи, без системы. Морфологическая таблица — система. Ничего не пропустишь…
— Чисто немецкий подход, — пробормотал Лейнстер.
— Что вы сказали? — Цвикки сделал вид, что не расслышал. — Да, система. Знаете, что у меня получилось? Если двигаться по шкале звездных размеров, то звезда, которая меньше белого карлика, должна иметь радиус примерно десять километров. Звезда размером с Нью-Йорк и с массой, как у Солнца или даже больше. Представляете?
Лейнстер покачал головой.
— Именно такая звезда может быть в центре Крабовидной туманности! — воскликнул Цвикки. — Я назвал эти звезды нейтронными, потому что… Ну, именно тогда Чедвик открыл нейтроны, и они хорошо легли в эту схему.
— Звезды из нейтронов? — усомнился Лейнстер.
— Конечно. Но в таблице оставалось место для звезд еще меньших размеров.
— Куда уж меньше? — удивился Лейнстер. — Звезда размером с дом?
— Еще меньше! Звезда с массой Солнца и размером с атом.
— Ну, знаете, Фриц, ваша фантазия…
— Фантазия должна была быть ваша, Уильям! Вы могли придумать уникальную звезду для Краба! Я назвал такие звезды адскими. Поистине! Луч света не может покинуть адскую звезду — потому что у нее скорость убегания больше трехсот тысяч километров в секунду. Звезда-невидимка.
— Вот вы и попались! — радостно воскликнул Лейнстер, поймав собеседника на противоречии. — Адская звезда невидима, а звезда в Крабовидной туманности… ее же наблюдают. Может, вы сами и наблюдали?
— Наблюдал мой коллега, Рудольф Минковский, и мы с ним обсуждали, что бы это могло быть. Скорее всего, действительно не адская звезда, а нейтронная. Но не белый карлик, конечно.
— Черт! Нейтронная звезда… Очень интересно. Если бы я знал…
— Вы могли это придумать сами, — заметил Цвикки. — Но могли и знать. Свойства нейтронных звезд еще до войны описали Оппенгеймер с Волковым.
— Роберт Оппенгеймер? — поразился Лейнстер. — Не знал, — удрученно сказал он. — Мог упомянуть в рассказе! Это привлекло бы больше читателей, увеличило бы тираж…
— И ваш гонорар? — усмехнулся Цвикки.
— Эх… — Лейнстер повертел в руке пустую чашку. — Попросить у Кэт еще кофе? Действительно, жаль, Фриц. Упустил такую идею… Морфологический метод, говорите? Эта штука действительно работает?
— Еще чашечка кофе не помешала бы, — вздохнул Цвикки. — Во время войны я пил его литрами. Работать приходилось очень много. Правда, не в обсерватории. Я тогда… Впрочем, сейчас уже можно рассказать.
— А раньше было нельзя? — насторожился Лейнстер.
— Я не американский гражданин, — объяснил Цвикки. — Не немец, но и к швейцарцам отношение было… В общем, меня интернировали, и пришлось до конца войны работать в компании, где моделировали разные типы ракетных двигателей. Тогда я и использовал свой морфологический метод. Таблицу, где на одной оси — части двигателей, на другой — технические параметры, какие, в принципе, возможны, и на третьей оси — варианты параметров. Все, какие смогу придумать, даже фантастические. Желательно, кстати, фантастические, каких еще не существует. Знаете, сколько вариантов двигателей я придумал?
— Штук триста? — наугад назвал число Лейнстер, захотев сказать Фрицу что-нибудь приятное. Наверно, несколько десятков, вряд ли больше.
— Ох уж эти фантасты, — пробормотал Цвикки. — С фантазией туговато…
— Неужели больше?
— Сорок одну тысячу девятьсот десять, — скромно сообщил Цвикки.
Лейнстер всплеснул руками.
— Ну… — Цвикки получил удовольствие от реакции писателя. — Конечно, большую часть никто никогда даже проектировать не станет. Но были и вполне работоспособные варианты.
— Сорок тысяч! — Лейнстер не мог прийти в себя. — Вам бы фантастику писать, Фриц!
— Какой из меня писатель, — отмахнулся Цвикки. — Звезды — это мое. Звезды, галактики…
— Вы и галактики исследовали? — осторожно поинтересовался Лейнстер.
— Конечно, — Цвикки отодвинул пустую чашку и посмотрел по сторонам, будто искал взглядом притаившуюся в углу кофемашину. — А нельзя ли попросить еще кофе? Вы, я так понимаю, свой человек в редакции.
— Я тоже как раз хотел…
Встать Лейнстер не успел. Дверь распахнулась, и вошел Кэмпбелл.
— Вижу, вы нашли общий язык, господа. — Редактор подошел к столу и начал перебирать папки. — Доктор Цвикки, Уилл вам успел рассказать историю о своих контактах с Бюро? Нет? Он всем рассказывает, и каждый раз подробностей становится больше. Что поделаешь — фантаст!
— Сэр, — смутился Лейнстер, — мы говорили о звездах…
— И только о звездах, — подхватил Цвикки. — А что за история с Бюро, если не секрет?
— Какой секрет, если о нем знает весь город. — Кэмпбелл нашел нужную папку, достал скрепленные степлером листы и подошел к журнальному столику.
— Сэр… — по лицу Лейнстера было видно, что он не расположен вспоминать историю, упомянутую редактором. — Могу я попросить Кэтрин…
— Понял. — Кэмпбелл крикнул в распахнутую дверь: — Кэт! Пожалуйста, сделайте нам кофе на троих! И ваши прекрасные булочки, если их не съел Пит!
— Сейчас! — отозвалась из-за двери Кэтрин.
Кэмпбелл пододвинул стул, сел, положил рукопись на столик и посмотрел на Цвикки.
— Так я об истории с Бюро. Вы читали наш журнал два года назад?
— Боюсь, что нет, — покачал головой Цвикки. — Тогда я работал… гм… в другом месте, и у меня почти не было доступа к внешней информации.
— Вот как? Впрочем, понимаю. В марте сорок четвертого я опубликовал рассказ Картмилла «Крайний срок». Советую прочитать. Если хотите, подарю экземпляр. Картмилл описал — не в деталях, конечно, но близко к реальности — конструкцию атомной бомбы. В Бюро заинтересовались, откуда автор мог узнать то, что составляло военную тайну. Допросили беднягу Картмилла, приходили ко мне, досталось и некоторым другим авторам — Уильяму тоже, представьте, хотя он ни сном, ни духом…
— Не напоминайте, Джон, — буркнул Лейнстер. — Я с Кливом тогда и знаком не был.
— Собственно… Спасибо, Кэт, поставьте поднос, мы сами разберемся. Берите булочку, доктор Цвикки, Кэт печет их сама. Вкусно? Прекрасно! Так я хотел сказать, что фантасты — не все, естественно, — умеют порой предугадывать открытия и изобретения. Вот и Уилл в «Первом контакте»…
— Я ничего не предсказал! — Лейнстер представил, какой сеанс разоблачения сейчас устроит Цвикки, и почувствовал себя неуютно.
— Мы как раз об этом говорили, — похоже, Цвикки действительно собрался сообщить редактору, какую ошибку совершил автор. Но, бросив взгляд на Лейнстера и поняв его растерянность, Цвикки сказал неожиданное:
— Мы говорили о звездах, сэр. О том, какие они разные. Когда вы вошли, я начал рассказывать… э-э-э… Уильяму, что большую часть звезд мы вообще пока наблюдать не можем.
— Естественно, — кивнул Кэмпбелл. — Они слишком далеко…
— Нет, не поэтому, — излишне резко перебил редактора Цвикки. — Есть звезды, которые не видны в принципе. Вот о чем, на мой взгляд, должны бы написать фантасты.
— Адские звезды? — подсказал Лейнстер.
— Нет-нет, — отмахнулся Цвикки. — Думаю, адских звезд во Вселенной не так уж много.
— Адские звезды? — переспросил Кэмпбелл. — Берите еще булочку, доктор… Никогда не слышал об адских звездах.
— О них вам потом расскажет Уильям. Я о другом. В галактиках, в нашей тоже, есть невидимое вещество, и его раза в три больше, чем видимого. Это не газ — он бы светился. И не пыль — она затеняла бы свет обычных звезд. Что это? Мы с Бааде обнаружили, что массы галактик в скоплениях, если оценивать по яркости звезд, недостаточны, чтобы удержать галактики от разлета. Обязательно должна быть огромная невидимая масса, иначе скопление развалится!
— И что это? — с любопытством спросил Кэмпбелл.
— Понятия не имею! — воскликнул Цвикки. — Какой простор для воображения! Представьте: звездолет летит к Альфе Центавра, и астронавты неожиданно понимают: корабль не подчиняется управлению. Его притягивает нечто невидимое, загадочное, непостижимое… Не звезда, не планета.
— Это одна из клеток вашей морфологической таблицы? — поняв, что Цвикки не собирается критиковать «Первый контакт», Лейнстер приободрился и захотел показать, что знает нечто такое, что еще не известно Кэмпбеллу.
— Представьте, да! — Цвикки поискал взглядом салфетку, не нашел, достал из кармана платок и аккуратно вытер небольшое пятнышко на манжете рубашки. Никакого пятнышка Лейнстер не разглядел и решил, что Цвикки слишком большой аккуратист, как все немцы. Швейцарцы наверняка тоже, раз уж говорят по-немецки.
— Я удивляюсь, — продолжал Цвикки, — почему у фантастов такие однообразные сюжеты, когда космос полон удивительных загадок? Нейтронные и адские звезды, невидимое вещество, взрывы сверхновых… Даже о том, как возникли поразительные звездные скопления шаровидной формы, мы не знаем почти ничего! Может, иные цивилизации собрались в колоссальных звездных городах?
— Отличная идея, — задумчиво произнес Кэмпбелл. — Невидимый разум, своими щупальцами пронизывающий и изменяющий галактику… Как вам такое, Уилл?
Лейнстер не отрывал взгляда от Цвикки и о чем-то думал. О новом сюжете?
Цвикки неожиданно успокоился, расслабился и сказал добродушно:
— А ведь хороший рассказ написал мистер Лейнстер, — он покосился на писателя и добавил, улыбнувшись: — Мюррей.
— Я тоже так думаю, — согласился Кэмпбелл и, будто слышал, о чем говорили в его отсутствие, добавил: — «Первый контакт» будут читать и через полвека.
— Конечно, — кивнул Цвикки. — Читать и говорить: хороший рассказ, но автор ошибся. В Крабовидной туманности нет белого карлика, там нейтронная звезда.
— Нейтронная звезда? — повторил Кэмпбелл, будто хотел послушать, как звучит странное название. — Нейтроны… Они выделяются в атомных реакторах, не ошибаюсь?
— В атомных реакторах нейтроны используют для расщепления тяжелых атомов, — сообщил Цвикки. — А в звездах — наоборот: из водорода синтезируется гелий.
Кэмпбелл стукнул себя ладонью по лбу.
— Черт! — воскликнул он. — Картмилл об этом писал два года назад!
— Разве? — засомневался Лейнстер. — Он писал…
— Картмилл, — перебил редактор, — принес еще один рассказ. Речь шла о бомбе, где атомы водорода присоединяли нейтроны — и возникал атом гелия. И выделялось столько энергии, что можно было испарить океан!
— Действительно? — теперь удивился Цвикки. — Не читал.
— И не могли. Я уже дал рассказ в номер, но случилась история с агентами Бюро, Клив перепугался… Да и мне было не по себе, признаюсь… И рассказ он при мне попросту сжег.
— Неужели сжег? — удивился Лейнстер. — Один-то экземпляр наверняка оставил.
Кэмпбелл покачал головой.
— Он так боялся, что к нему придут с обыском…
— Написал бы не о бомбе с нейтронами, — сказал Цвикки, — а о нейтронной звезде…
— Боюсь, — вздохнул Кэмпбелл, — это было бы не так интересно.
— Безумно интересно! — Цвикки допил вторую чашку кофе и поднялся. — Господа, вы меня поражаете — вы оба. Почему фантасты так любят писать о войнах и инопланетянах? Звезды для вас — антураж, декорация. Но ведь звезды — самое интересное и загадочное во Вселенной. Не было бы звезд — не было бы нас. Если бы звезды не взрывались, не возникли бы тяжелые элементы. Как звезды образуются? Почему они светят? Вот о чем нужно писать! Об исследованиях!
Он развел руками.
— Извините… Это слишком близкая мне тема.
Кэмпбелл поднялся и протянул Цвикки руку, а Лейнстер продолжал сидеть, держа в обеих руках пустую чашку и глядя в пространство невидящим взглядом.
Кэмпбелл тихо произнес:
— Уилл сочиняет сюжет. Наверняка о звездах. Вы раздразнили его фантазию, доктор.
Лейнстер поставил чашку и тоже поднялся.
— Нет, Джон, я думаю не о звездах. У доктора Цвикки есть метод… А я как раз задумал рассказ о компьютере, который вдруг стал разумным.
— Вдруг? — с иронией произнес Цвикки.
— Стал разумным, — повторил Лейнстер. — И что дальше? Фриц, вот возможность применить ваш морфологический метод. Что дальше, а? Что станет делать компьютер, обретя разум?
— Это очевидно, — хмыкнул Цвикки. — Почему компьютер — один? Пусть их будет множество. Пусть у каждого человека будет свой компьютер! Напишите рассказ о том, что все компьютеры мира объединились в единую систему, как звезды — в галактики. Всемирная компьютерная сеть — она-то и станет разумной, без всяких «вдруг». Об этом кто-нибудь писал?
— Азимов? — поднял брови Кэмпбелл. — Нет, у Айзека такого не помню.
— Интересно… — пробормотал Лейнстер. — Компьютеры, общающиеся по телефону… хм… А что? Это идея.
— Как будет называться ваш рассказ, Уильям? — поинтересовался Цвикки.
— Не придумал пока… Что-нибудь вроде «Компьютер по имени Джо».
Цвикки пожал руки редактору и автору.
— Будете еще в Нью-Йорке, доктор Цвикки, — сказал Кэмпбелл, — заходите, поговорим о звездах. Адские, говорите вы?
— А еще гиганты, сверхгиганты, карлики и субкарлики, переменные и вспыхивающие, — начал перечислять Цвикки, — взрывающиеся и распадающиеся. Звезды, жизнь дающие, и звезды, жизнь отнимающие. Звезды, как планеты, и планеты, как звезды…
— Звезды и только звезды, — заключил Лейнстер.
Цвикки уже ушел, на мгновение застыв на пороге, а Лейнстер и Кэмпбелл еще долго стояли молча.
— Будто свежим ветром повеяло, — сказал наконец Кэмпбелл.
— Удивительный человек, — согласился Лейнстер.
— Кстати, о каком методе он говорил?
— О! — воскликнул Лейнстер. — Это таблица со множеством клеток, где можно найти всё… Сейчас я вам объясню. По крайней мере то, что понял.
— Кэт! — крикнул Кэмпбелл. — Еще кофе, если можно! Только без ваших прекрасных булочек, я от них толстею…
Павел Амнуэль
Примечание
Рассказ Лейнстера “A Logic Named Joe” был опубликован в Astounding Science Fiction в 1946 году. В этом рассказе впервые был описаны персональные компьютеры и нечто, подобное Интернету.
Загрузка...