2024 год оказался самым теплым за всю историю наблюдений и первым календарным годом, температура которого на 1,5 °C превысила доиндустриальный уровень (в качестве оценки которого берут среднюю глобальную температуру приземного воздуха за период 1850–1900 годы). Мало того, с очень большой степенью вероятности 2024 год — самый теплый на планете с тех пор, как около 116 тыс. лет назад закончилась предыдущая межледниковая эпоха (Masson-Delmotte et al., 2011).
Так, стоп! А откуда мы знаем о том, что было в далеком прошлом, если метеорологические наблюдения начались лишь около 170 лет назад?
В изучении климата древних эпох нам помогает палеогеография — наука, которая изучает, какой была Земля в прошлом. И эта наука говорит нам, что средняя температура планеты могла меняться в очень широких пределах, и случались эпохи, когда Земля была настолько теплой, что на ней вовсе не было льда! (Zachos et al., 2001).
Очевидно, что те прошлые потепления происходили без участия человека (поскольку наш вид просто-напросто еще не появился на Земле) — означает ли это, что и нынешнее потепление происходит без участия человека? Нет, такой вывод был бы некорректным по той причине, что «граничные условия», на фоне которых действует климатическая система (тектоника, соотношение площадей суши и моря, конфигурация материков и их широтное расположение, орбитальные параметры Земли и даже светимость Солнца и т. д.) тогда были иными, нежели чем теперь. Попросту говоря, это была немного другая планета, в которой климатические факторы действовали иначе — поэтому и сравнивать нынешнее потепление с древними теплыми эпохами сложно.
Для корректного выявления соотношения природных и антропогенных факторов современного глобального потепления нам нужна такая же Земля, как сейчас, но без сильного влияния человека. Оптимальным периодом для сравнения является поздний голоцен (его еще называют Мегхалайский ярус), охватывающий последние 4200 лет. Граничные условия (за исключением орбитальных параметров) оставались неизменными на протяжении всего этого периода. Небольшое изменение орбитальных параметров (угла наклона оси вращения и дат прохождения перигея и апогея) за это время произошло, но влияние этих факторов было невелико (Cartapanis et al., 2022). Наиболее влиятельными климатическими факторами были изменения концентрации парниковых газов, солнечной и вулканической активности, но и эти параметры менялись в относительно небольших пределах. Соответственно, атмосферная циркуляция, хотя и претерпевала небольшие колебания, была приблизительно такой же, как в современную эпоху.
Еще лучше взять вторую половину позднего голоцена, последние 2000 лет, поскольку, во-первых, влияние орбитальных параметров в этот период времени еще меньше; а во-вторых, для последних двух тысячелетий имеется самый большой набор палеогеографических данных (включая исторические архивы) — фактически, это наиболее полно задокументированная эпоха Земли до начала инструментальных наблюдений.
Обзору результатов изучения климатических изменений планеты за последние 2000 лет и посвящена эта статья.
Изменение температуры воздуха за последние 2000 лет
Изменение температуры воздуха не проходит бесследно, оно влияет практически на все компоненты земной системы — циркуляцию атмосферы, количество осадков и их изотопный состав, на площадь ледников, на распространенность различных видов растений и животных на суше и в воде и т. д. Соответственно, различные свойства и характеристики окружающей среды могут служить своеобразными «палеотермометрами», пригодными для измерения температуры в прошлом (Paleoclimatology, 2021). Одним из наиболее надежных природных термометров является изотопный состав атмосферных осадков — концентрация тяжелых стабильных изотопов кислорода и водорода1. Хотя в основе этого метода лежат весьма сложные физические закономерности, в результате получается довольно простая и почти линейная зависимость: чем выше температура конденсации — тем больше тяжелых изотопов в осадках (Dansgaard, 1964). В холодных регионах планеты (высоко в горах либо на полюсах) осадки выпадают в твердом виде и не тают — а значит, есть возможность извлечь их оттуда, измерить изотопный состав и узнать температуру в далеком прошлом. Дождевая вода также может участвовать в образовании карбонатов, из которых сложены сталактиты и сталагмиты пещер. Далее, температура воздуха влияет на скорость протекания физических и химических реакций, а также биологических процессов — соответственно, изотопный состав морских кораллов и раковин моллюсков, ширина годовых колец (а также плотность и изотопный состав целлюлозы) деревьев также содержат в себе температурный сигнал. Наконец, минеральный состав озерных и морских донных осадков, содержание в них остатков холодно- и теплолюбивых микроорганизмов, спор и пыльцы растений также пригодны для оценки температуры в прошлом. Важно отметить, что между палеогеографическими данными должна быть согласованность — например, если кольца деревьев говорят о том, что в такую-то эпоху температура была выше средней, а донные осадки рядом расположенного озера утверждают, что, наоборот, в эту эпоху имело место похолодание — значит, в одно из этих исследований закралась ошибка. К счастью, в большинстве случаев разные методы дают хорошо согласующиеся результаты.
Другой нюанс, на который стоит обратить внимание, — «сезонный сдвиг» температуры, которому подвержены многие объекты палеогеографии. Например, ширина колец деревьев отражает не среднюю годовую температуру, а скорее температуру теплого сезона. Если же с точки зрения температуры дерево находится в комфортных условиях, то на ширину колец могут влиять другие факторы — в первую очередь доступность влаги. Поэтому для дендрохронологических исследований лучше всего подходит северная граница леса, где влаги достаточно, а лимитирующим фактором является именно температура. Изотопный состав годовых слоев в леднике тоже может иметь сдвиг в сторону того сезона, когда выпадает больше всего осадков (таким сезоном может быть как лето, так и зима, или даже один из переходных сезонов).
Наконец, еще одним фактором, который следует учитывать при интерпретации палеоклиматических данных, — неравномерность покрытия территории точками исследований. По очевидным причинам лучше всего исследованы территории Европы и Северной Америки (рис. 1) — именно там палеогеографические изыскания начались раньше всего, и именно там находится большинство научно-исследовательских центров. Также очевидно, что и сами объекты исследований распределены неравномерно. Например, дендрохронологией можно заниматься лишь там, где растут деревья и где при этом есть заметные различия температуры между зимой и летом — т. е. преимущественно в умеренном поясе Северного (и в меньшей степени Южного) полушария. А в Центральной Антарктиде, где нет ни лесов, ни озер, единственный доступный метод исследования — изучение ледяных кернов.
Чтобы увязать между собой эту разнородную и неравномерно распределенную точечную информацию об изменениях температуры в прошлом, используют модели общей циркуляции атмосферы (PAGES2k, 2019).
Тем не менее для последних двух тысяч лет накоплено огромное количество данных о температуре воздуха во многих точках нашей планеты (рис. 1), которые позволяют надежно охарактеризовать прошлые изменения температуры как в отдельных регионах, так и в среднем для Северного и Южного полушарий и для всей планеты.
Итоговая сводная глобальная температурная кривая представлена на рис. 2. Какие выводы она позволяет сделать?
Во-первых, до начала индустриальной эпохи температура действительно менялась очень слабо (в пределах от +0,1 °C до –0,7 °C) по сравнению с 1961–1990 годами — это подтверждает относительно небольшую изменчивость климатических факторов (о них мы поговорим ниже).
Во-вторых, на протяжении этих двух тысячелетий (и вплоть до середины XIX века) наблюдался небольшой нисходящий тренд (похолодание), на фоне которого имели место периоды потепления (в I–II и IX–X веках) и похолодания (в IV–VII и XII–XIX веках). Самой заметной температурной аномалией была так называемая «Малая ледниковая эпоха», которая началась где-то в XIII веке и сменилась резким потеплением во второй половине XIX века.
В-третьих, реконструированная методами палеогеографии температурная кривая имеет общий интервал с инструментальным рядом температуры, и в этой зоне пересечения оба ряда хорошо согласуются друг с другом — что, конечно, придает надежности всей 2000-летней кривой.
В целом, эта палеотемпературная кривая хорошо воспроизводит знаменитую «клюшку Манна» (Mann et al., 1998), вокруг которой в свое время было сломано столько копий. Напомню, что в 2009 году разразился скандал, получивший название «климатгейт», — неизвестные злоумышленники взломали сервера британского Университета Восточной Англии и выложили в открытый доступ переписку Майкла Манна и его коллег, в которой якобы были свидетельства подтасовки данных в пользу глобального потепления. Для проверки фактов были созданы аж целых восемь комиссий (государственных, частных и научных), которые досконально прошерстили все материалы и не обнаружили ни доказательств мошенничества, ни доказательств нарушения научной этики (почитать об этом можно в заметке Александра Чернокульского2). Манну принесли извинения, а в 2012 году Европейский геофизический союз вручил ему медаль Ханса Эшгера за «значительный вклад в понимание изменений климата в масштабе десятилетий и столетий за последние 2000 лет, а также за разработку новаторских методов синтеза моделей и временных рядов изменения климата в Северном полушарии в прошлом с использованием палеореконструкций»3.
Конечно, самым убедительным доказательством правоты Манна служат не результаты расследований, а тот факт, что его «клюшка» воспроизводится независимо от того, кто берется за построение сводной температурной кривой и какие климатические модели при этом использует. Тут, пожалуй, следует отметить, что авторами температурного ряда на рис. 2 являются 19 ученых (Майкла Манна среди них нет), представляющие 18 организаций из 8 стран.
Наконец, еще одна особенность кривой, показанной на рис. 2, — относительно широкие интервалы погрешностей, которые затрудняют выделение каких-либо значимых климатических колебаний с периодом меньше нескольких сотен лет. Причина этих погрешностей кроется, конечно, в погрешностях исходных палеоклиматических рядов — любой временнóй природный ряд любых параметров, полученный каким угодно методом, содержит большое количество шума, избавиться от которого полностью невозможно — можно лишь снизить количество этого шума, осреднив как можно больше рядов, полученных в разных точках. А второй источник погрешности глобальной температурной кривой заключается в том, что в разных регионах Земли климат мог меняться немного по-разному. Для иллюстрации этого на рис. 3 приведем диаграмму из работы (PAGES2k, 2013), на которой цветом показаны 30-летние аномалии температуры в семи разных регионах. Как видим, лишь Малую ледниковую эпоху можно считать действительно глобальным феноменом. В остальные же эпохи знак температурной аномалии мог различаться для разных регионов. Например, потепление X века наблюдалось в Северном полушарии и в Антарктике, но в Южной Америке в это время была отрицательная аномалия. А холодная эпоха VI века проявилась в Северной Америке и Европе, тогда как в Антарктиде в это время было теплее обычного.
Зато современное потепление носит гордое звание «глобального» с полным правом — примерно с середины XX века оно проявляется во всех регионах планеты (кроме, пожалуй, Антарктиды — к этому факту мы еще вернемся в дальнейшем).
Факторы, влиявшие на климат Земли на протяжении нашей эры
Как уже было сказано выше, для последних двух тысячелетий основными климатическими факторами являются вулканическая и солнечная активность. Влияние орбитальных параметров Земли — на третьем месте, а влиянием изменчивости концентрации парниковых газов (до начала их массовой эмиссии в конце XIX века) практически можно пренебречь — рис. 4.
Чтобы лучше понять картину, представленную на рис. 4, необходимо разобраться с единицами измерения. Влияние климатических факторов выражается в единицах потока тепла — ваттах на квадратный метр (Вт/м2). Например, «солнечная постоянная» (которая вовсе не постоянна, но об этом мы поговорим позже) — т. е. количество тепла, которое приходит через перпендикулярную солнечным лучам площадку площадью 1 м2 на внешней границе атмосферы Земли, — равно 1361 Вт (примерно столько же тепла выделяет средней мощности электрический чайник). Однако же за счет шарообразности Земли к верхней границе атмосферы доходит лишь ¼ этого количества, 340 Вт/м2. Примерно 1/3 от этого количества отражается обратно в космос4, и лишь 240 Вт/м2 поглощается земной поверхностью и атмосферой. Если бы мы обогревались только этим теплом, Земля была бы гораздо холоднее (по закону излучения Стефана — Больцмана средняя температура составляла бы около –18 °C); к счастью, в нашей атмосфере есть парниковые газы, которые перехватывают и посылают обратно к земной поверхности часть длинноволнового излучения Земли, и этой добавки за счет парникового эффекта хватает, чтобы нагреть Землю до комфортных +14 °C (что эквивалентно эффективному излучению поверхности около 385 Вт/м2).
Влияние других климатических факторов также приводит к изменению радиационного баланса планеты, что и дает возможность количественно сопоставлять их между собой. Для понимания соотношения между «радиационным форсингом» и изменением температуры вводят понятие «климатической чувствительности». Оценить ее не так-то просто. Теоретически при изменении приходящей радиации на 1 Вт/м2 температура менялась бы примерно на 0,2 °C (это справедливо лишь для современной температуры Земли, поскольку зависимость не линейная). Но в реальности надо учитывать огромное количество обратных связей в климатической системе, а также ее инертность, поэтому эффективное значение климатической чувствительности составляет порядка 0,8 °C на 1 Вт/м2 (Gregory et al., 2004).
Теперь, опираясь на эти сведения, мы можем вернуться к рис. 4 и понять, почему температура в позднем голоцене менялась незначительно. Действительно, общее изменение радиационного форсинга за последние 2000 лет не превышало 0,5 Вт/м2, и оно приблизительно поровну складывалось из вулканического и солнечного форсинга, а вклад парниковых газов был невелик. Также следует отметить снижение солнечной инсоляции на 65° с. ш. за счет изменения орбитальных параметров планеты. Само по себе изменение орбитальных параметров почти не меняет общее количество приходящей к Земле за год радиации, но, как следует из «теории Миланковича», именно изменение летней солнечной инсоляции в высоких широтах Северного полушария в первую очередь ответственно за смену ледниковых и межледниковых эпох на планете5.
Изменение всех этих факторов в сумме и привело к похолоданию между началом нашей эры и XIX веком, которое мы видим на рис. 2.
Рассмотрим теперь каждый фактор более подробно, и начнем с парниковых газов.
Парниковые газы
Реконструировать концентрацию парниковых газов (ПГ) в атмосфере помогают антарктические ледяные керны. Дело в том, что при низких температурах формирование льда происходит без участия жидкой воды: снег медленно спрессовывается под тяжестью вышележащих слоев и превращается сначала в фирн, а потом и в лед. При этом воздушные поры между отдельными зернами фирна превращаются в пузырьки и навечно запечатываются в ледяной матрице. Соответственно, ученые могут бережно и аккуратно извлечь этот воздух (для этого лед можно либо расплавить, либо раскрошить его в пыль в специальной мельнице), измерить его количество и газовый состав. Чтобы получить детальную запись для последних двух тысяч лет с хорошим временны́м разрешением, нужно пробурить керн в точке с достаточно большой скоростью снегонакопления. Такая запись, полученная по ледяному керну с Купола Лоу, расположенного в прибрежной зоне Восточной Антарктиды, была впервые опубликована в 2006 году (MacFarling Meure et al., 2006 и рис. 5).
Эти данные показывают, что в течение последних двух тысячелетий содержание СО2 в атмосфере менялось значимо, хотя и в небольших пределах (приблизительно на 8 ppm6, между 276 и 284 ppm). Это в 12,5 раз меньше, чем изменение концентрации углекислого газа при переходе от максимума оледенения к голоцену (от 180 до 280 ppm), и в 18 раз меньше, чем современное антропогенное повышение (от 280 до 420 ppm). Тем не менее даже эти небольшие колебания могли оказывать влияние на климат: например, резкое снижение концентрации СО2 в XVI веке на 8 ppm могло быть одной из причин похолодания Малой ледниковой эпохи. Причиной изменения концентрации СО2 могло быть небольшое смещение баланса потоков углерода между атмосферой с одной стороны, и океаном и биосферой с другой. Кривые, показанные на рис. 5, обнаруживают и признаки антропогенного влияния в доиндустриальную эпоху. Так, плавное увеличение концентрации метана связывают с ростом численности населения и расширением площадей, занятых рисовыми полями. А резкое снижение СО2 на 8 ppm в период 1570–1620 годов интерпретируется как последствие вторжения европейцев в Америку. Контакт двух цивилизаций вызвал массовые эпидемии среди коренных жителей Америки, в результате чего резко снизилась численность населения, пришло в запустение сельское хозяйство и на месте полей начала восстанавливаться естественная растительность, увеличение биомассы которой и привело к изъятию углерода из атмосферы со скоростью порядка 260 млн тонн в год (King et al., 2024).
На фоне слабых изменений концентрации ПГ в доиндустриальную эпоху особенно впечатляет ее рост начиная с конца XIX века (рис. 6).
Кривая на рис. 6 датируется 2014 годом и уже успела устареть, так как концентрация ПГ растет очень быстро. К февралю 2025 года содержание CO2 в атмосфере по текущим данным8 достигло 426 ppm (0,0426%) — такой высокой концентрации углекислого газа наша планета не видела около 9 млн лет (Witkowski et al., 2024).
Солнечная активность
В настоящее время поток солнечной энергии к Земле меряется напрямую, с помощью спутников. Полученные данные прежде всего говорят о том, что «солнечная постоянная» не совсем постоянна: за последние 40 лет она менялась в среднем на 2 Вт/м2 — между 1360 Вт/м2 во время минимумов 11-летнего цикла и 1362 Вт/м2 во время максимумов9 . Изменения солнечной радиации коррелируют с количеством солнечных пятен в рамках 11-летнего цикла солнечной активности — и, таким образом, ряды «чисел Вольфа» (данных о количестве пятен) могут быть использованы для реконструкции солнечной активности за период с XVII века, когда начались систематические наблюдения за Солнцем.
Для реконструкции солнечной активности в более отдаленные эпохи вновь приходят на помощь палеогеографические архивы — годичные кольца деревьев и ледяные керны. Метод основан на том, что колебания солнечной активности модулируют поток космических лучей: чем выше активность — тем меньше их достигает Земли. При взаимодействии космического излучения с молекулами воздуха образуются различные радиоактивные изотопы. Один из них — это 14C, радиоактивный изотоп углерода. Он наряду с обычными стабильными изотопами (12C и 13C) усваивается растениями и участвует в построении органического вещества. После смерти растение перестает потреблять углерод из атмосферы, запасы 14С перестают пополняться и его концентрация начинает убывать с периодом полураспада T½ около 5730 лет. Таким образом, по концентрации 14С в органике мы можем узнать ее возраст t, воспользовавшись несложным соотношением:
t = 1/λ ln (R/R0),
где λ — постоянная распада, которая равна ln(2)/T½, а R и R0 — текущая и первоначальная концентрация углерода-14 в органике. Этот метод (за открытие которого американский ученый Уиллард Либби получил Нобелевскую премию по химии 1960 года) широко используется в палеогеографии, истории, археологии и палеонтологии.
Нетрудно заметить, что в этой формуле фигурирует первоначальная концентрация 14С в органике, которая связана с его концентрацией в атмосфере, а последняя в свою очередь — с интенсивностью производства этого изотопа в атмосфере, т. е. с интенсивностью потока космических лучей и в конечном итоге с солнечной активностью. Таким образом, если у нас есть независимые данные о возрасте органики, мы можем решить обратную задачу и узнать R0, а из нее извлечь данные о колебаниях солнечной активности в прошлом.
Еще один образующийся в атмосфере радиоактивный изотоп — бериллий-10 (10Be). Он осаждается на поверхности планеты, в том числе и на полярных ледяных щитах. Соответственно, концентрацию этого изотопа можно измерить в ледяных кернах, и по ней рассчитать изменение солнечной активности в прошлом.
Следующая задача — синхронизировать ряды солнечной активности, реконструированные по дендрохронологии и по ледяным кернам. Датировки по годичным кольцам деревьев довольно точные, поскольку для того, чтобы узнать возраст, можно просто поштучно посчитать кольца от современной эпохи назад в прошлое. С ледяными кернами Антарктиды такой номер не пройдет: из-за слишком малой скорости снегонакопления выделение отдельных годовых слоев невозможно, и датировка керна может содержать погрешности. Для синхронизации двух наборов данных используют крупные вспышки космического излучения. Одной из наиболее известных таких вспышек является так называемое событие Мияке 774 года н. э., обнаруженное японской аспиранткой Фусой Мияке в 2012 году. Позже было обнаружено аналогичное событие, датированное 993 годом н. э. (Büntgen et al., 2018). Эти события проявляются в виде пиков концентрации 14С в древесине деревьев и 10Be в ледяных кернах. Поскольку это событие, очевидно, одновременно охватывало всю Землю, эти пики позволяют синхронизировать между собой различные палеогеографические кривые по дендрохронологии и по ледяным кернам.
На рис. 7 показана сводная кривая солнечной активности за последние 2000 лет, реконструированная по разным палеогеографическим источникам.
На этом рисунке показан сглаженный ряд солнечной активности, поэтому 11-летний цикл не виден. Отчетливо проявляются более долгопериодные колебания длиной от 80 до 260 лет (средняя длина периода 154 лет). Размах колебаний солнечной активности составил около 1,2 Вт/м2, причем современное значение солнечной постоянной близко к максимальному за 2000 лет. Во втором тысячелетии нашей эры случилось несколько периодов пониженной солнечной активности, последний из которых имел место в конце XVII — начале XVIII века. Это снижение активности известно, как «Маундеровский минимум» — по имени английского астронома Эдварда Уолтера Маундера, открывшего это явление. Маундер, изучая архивные записи, обнаружил, что в период с 1645 по 1715 год на Солнце практически не наблюдалось пятен. Нетрудно заметить, что Маундеровский минимум случился в самый разгар Малой ледниковой эпохи; когда я учился в университете, именно снижением солнечной активности наши профессора объясняли причины этого холодного эпизода климатической истории.
Аналогичные минимумы активности во второй половине XI века, в конце XIII века, второй половине XV века — первой половине XVI века и в первой половине XIX века носят названия минимумов Оорта, Вольфа, Шперера и Дальтона.
В целом нетрудно заметить, что во втором тысячелетии нашей эры солнечная активность была явно ниже, чем в первом тысячелетии, что могло сыграть роль в снижении глобальной температуры на протяжении позднего голоцена.
Вулканическая активность
В представлениях многих климатических скептиков вулканы выбрасывают огромное количество углекислого газа, по сравнению с которым антропогенные выбросы — это «легкий чих». Если бы это было так, после крупных извержений концентрация СО2 в атмосфере повышалась бы, а температура росла (причем это влияние продолжалось бы долгое время). В действительности после крупных извержений температура планеты немного понижается — это хорошо задокументировано во время крупного извержения филиппинского вулкана Пинатубо в июне 1991 года, после которого температура планеты понизилась на 0,5 °C. Правда, бывают и исключения: после извержения подводного вулкана Хунга-Тонга-Хунга-Хаапай в январе 2022 года в атмосферу попало огромное количество водяного пара; а поскольку водяной пар — тоже парниковый газ, это привело к небольшому повышению глобальной температуры.
В действительности вулканы выбрасывают не так уж много СО2 — в среднем за год все вулканы мира производят порядка 400 млн тонн углекислого газа, что в сто раз меньше антропогенных выбросов.
Зато выбрасывается огромное количество оксидов серы. Если извержение было недостаточно мощным, эти газы остаются в тропосфере и быстро вымываются осадками. При сильном же извержении его продукты забрасываются в стратосферу, где влаги относительно мало, и там они могут находиться в течение нескольких лет. Реагируя с водой, оксид серы образует мельчайшие капельки серной кислоты, которые формируют защитный экран вокруг планеты, отражающий солнечные лучи — именно это и приводит к похолоданию.
Со временем серная кислота осаждается на поверхность Земли — в том числе и на поверхность полярных ледяных щитов, где ее можно обнаружить в записях электропроводности и химического состава ледяных кернов (рис. 8). При этом из-за того, что межполушарный обмен в стратосфере затруднен, продукты извержения вулканов Северного полушария можно найти в кернах Гренландии, но (за редкими исключениями) они отсутствуют в антарктических кернах. И наоборот, следы вулканов Южного полушария можно найти в Антарктиде, но не в Гренландии. Если же извержение случилось в тропической зоне — соответствующее ему повышенное содержание SO42- можно обнаружить в ледяных кернах обоих полушарий.
Прежде чем продолжить рассказ о влиянии вулканов на климат, нам надо познакомиться со шкалой вулканической активности — VEI (Volcanic explosivity index). Индекс VEI характеризует мощность отдельного извержения по объему выброшенной в атмосферу породы и по высоте столба пепла. Минимальное значение индекса — 0 — обозначает извержение «невзрывного типа» с объемом выбросов менее 10 тыс. м3. К таким, например, относятся некоторые гавайские вулканы. VEI 1 — это извержения с объемом от 10 тыс. м3 до 0,001 км3 и с высотой столба до 1 км. В дальнейшем при увеличении индекса на единицу объем выброшенного материала возрастает в десять раз. Начиная с VEI 4 (объем выбросов от 0,1 до 1 км3), высота «эруптивной колонны» достигает 10 км, а это значит, что продукты извержения попадают в стратосферу и могут оказывать влияние на глобальный климат. Именно такую мощность имело знаменитое извержение исландского вулкана Эйяфьядлайекюдль в 2010 году. Начиная с VEI 6 (объем выбросов от 10 до 100 км3) каждое извержение оказывает заметное влияние на климат Земли — такую мощность имело уже упомянутое извержение Пинатубо в 1991 году.
Наконец, VEI 7 (объем выбросов больше 100 км3) — это самые мощные извержения, с которыми имело дело человечество за всю историю цивилизации. Самым последним — и самым известным! — извержением такой мощности был взрыв индонезийского вулкана Тамбора в апреле 1815 года.
В истории Земли случались и извержения мощностью VEI 8, их еще называют «мегаизвержениями». Последним из них было извержение новозеландского вулкана Таупо 26,5 тыс. лет назад. Извержения мегавулканов — это отдельная интересная тема, но, поскольку в голоцене таких событий не случалось, поговорим о них в другой раз.
Влияние крупных извержений на климат проще всего пояснить на примере Тамборы, поскольку об этом событии доступно больше всего информации (достаточно набрать в поисковике «год без лета»). Если вкратце, то выброс сульфатного аэрозоля в стратосферу привел к похолоданию планеты на 0,4–0,7 °C. Особенно сильным (в среднем на 1,1 °C, но в отдельных регионах гораздо больше) было похолодание лета 1816 года, результатом которого стали неурожаи, голод и эпидемии. Среди необычных последствий «года без лета» называют создание повести «Франкенштейн, или современный Прометей» Мэри Шелли и изобретение велосипеда.
Но крупные извержения случались и раньше (рис. 9).
Первые столетия нашей эры были временем относительно благоприятного климата, эту эпоху называют Римским теплым периодом. Это время характеризуется почти полным отсутствием крупных вулканических событий, за исключением извержения вулкана Окмок (Аляска, 43 год до н. э., VEI 6). Знаменитое извержение Везувия в 79 году н. э., уничтожившее Помпеи и несколько других римских городов, тоже было довольно мощным (VEI 5), но не оказало существенного влияния на климат.
Благодать закончилась в середине VI века, причем довольно резко. Началась аномалия в 536 году с наблюдением «таинственного облака» в Средиземноморье — видимо, состоящего из пепла крупного извержения, случившегося где-то в Северном полушарии. Температура летом 536 года опустилась в Европе на 1,6–2,5 °C. Второе извержение случилось в 539–540 годы, по всей видимости в тропиках (скорее всего, это был вулкан Илопанго, Сальвадор), так как его следы найдены и в Гренландии, и в Антарктиде (в том числе и в кернах станции «Восток», Veres et al., 2023). Количество выброшенного аэрозоля было на 10% больше, чем при Тамборе; летние температуры в Европе в 541 году упали на 1,4–2,7 °C, и холодный период длился до 550 года. Это вызвало голод и спровоцировало Юстинианову чуму, что сильно сократило население Средиземноморья и, возможно, Китая. Затем случились еще два крупных извержения в 574 году (тропики; скорее всего, вулкан Рабаул на острове Папуа — Новая Гвинея) и 626 году (Северное полушарие), Büntgen et al., 2020; Sigl et al., 2015.
Наступила так называемая позднеантичная Малая ледниковая эпоха (рис. 9), которая продлилась пару столетий и ознаменовалась падением империи Сасанидов, Восточно-тюркского каганата, кризисом Византийской империи. Двадцатилетие между 536 и 555 годами было, возможно, самым холодным в умеренной зоне Северного полушария за последние 2000 лет (Büntgen et al., 2020; van Dijk et al., 2024).
Новая теплая эпоха наступила в X веке н. э., она носит название Средневековый теплый период. Сокращение площади морского льда в то время позволило викингам освоить Исландию и Гренландию, и тогда же эскимосская культура Туле начала распространяться из Аляски на северо-восток Канады и в Гренландию.
В XIII веке наступает новая холодная эпоха — Малый ледниковый период (МЛП), продлившийся вплоть до начала индустриальной эры во второй половине XIX века. Начало МЛП можно более или менее условно датировать извержением индонезийского вулкана Самалас в 1257 году — крупнейшим вулканическим событием позднего голоцена, имеющим индекс VEI 7. На фоне в целом пониженной температуры наблюдалось три особенно холодных эпизода МЛП:
- в середине XV века (отчасти совпадает со Шпереровским минимум солнечной активности);
- в конце XVI — первой половине XVII века (совпадает со снижением концентрации CO2 в атмосфере, см. рис. 5);
- в первой половине XIX века (совпадает с Дальтоновским минимумом солнечной активности).
Все они были «приурочены» к сериям крупных вулканических извержений (рис. 9). Например, второй эпизод был связан с извержениями колумбийского вулкана Руис (1595, VEI 4), перуанского вулкана Уайнапутина (1600, VEI 6) и филиппинского вулкана Паркер (он же гора Мелибенгой, 1641 год, VEI 5). Одним из важных исторических последствий этого холодного периода был Великий голод в России (1601–1603 годы), ставший одной из причин Смутного времени.
Детальный разбор социально-исторических последствий крупных извержений выходит за рамки нашего повествования, но можно отметить некоторую общую закономерность: за извержением следует понижение летних температур в течение ряда лет, которое приводит к неурожаям и эпидемиям (распространению болезней способствует переохлаждение и ослабление организма на фоне недоедания). Голод приводит к социальным бедствиям и войнам за ресурсы, в процессе которых эти самые ресурсы могут гибнуть, что еще сильнее обостряет последствия неурожая. Если сопоставить ход температуры в Европе с 1000 по 1900 год с экономическими и демографическими показателями, между ними обнаруживается четкая корреляция — чем ниже температура, тем чаще случаются голодные годы, эпидемии и войны, и, как следствие — ниже прирост населения (или даже его убыль), Zhang et al., 2011.
Максимальное похолодание наблюдается спустя один год после извержения тропического вулкана. После крупных извержений похолодания длились около 5–6 лет, температура лета снижалась на 0,6±0,2 °C, а для извержений уровня Тамборы или мощнее — на 1,1±0,6 °C. Если же следовали друг за другом несколько мощных извержений (как в середине VI века или в конце XVI — начале XVII века, или в начале XIX века), холодный период мог затянуться на несколько десятилетий, чему способствовали положительные обратные связи (например, увеличение площади морского льда), Büntgen et al., 2020; van Dijk et al., 2022, 2024.
Переход к современному потеплению
А когда, собственно, началось современное потепление? И было ли его начало синхронным в разных регионах планеты? Этим вопросом задались Нэрили Абрам с соавторами (Abram et al., 2016). Они собрали опубликованные палеоклиматические данные отдельно по десяти регионам — Арктика, Европа, Азия, Северная Америка, Западная Атлантика, Западная часть Тихого океана, Индийский океан, Австралия и Океания, Южная Америка и Антарктида — и для каждого региона посчитали аномалию температуры за период с 1500 по 2000 год (рис. 10).
Само собой набор палеогеографической информации для каждого региона различается: для континентов Северного полушария это в основном дендрохронология, для океанов — донные осадки и кораллы, а для Антарктиды — ледяные керны. Затем, применив статистические методы, авторы определили наиболее вероятную точку перегиба кривых, когда температура от ровного «плато» перешла к положительному тренду, связанному с современным потеплением. Оказалось, что переход к современному потеплению не был синхронным: началось оно в конце 1820-х — начале 1830-х в тропических зонах океанов, а также в Арктике. Затем около 1850 года пришел черед континентов Северного полушария. Последними, на рубеже XIX и XX веков, были Южная Америка, Австралия и Океания. А вот в Антарктиде — если верить палеогеографическим данным — потепление так и не началось (рис. 10). И это совершенно удивительный и непонятный факт, тем более что метеонаблюдения на немногочисленных метеостанциях в Центральной Антарктиде («Амундсен — Скотт» и «Восток») показывают довольно интенсивный рост температуры (см., напр., Ekaykin et al., 2023), да и климатические модели вроде бы говорят, что потепление должно быть (Goursaud Oger et al., 2024).
Удовлетворительного объяснения этому феномену нет до сих пор, хотя есть разные версии. Например, Матье Касадо считает, что на самом деле антропогенный тренд в Антарктиде есть, но он отчасти скрыт большой межгодовой изменчивостью, и что климатологи недооценивают истинные масштабы потепления в Антарктиде (Casado et al., 2023). Недавно мы предложили еще более простое объяснение этому «пропавшему антропогенному потеплению» в Антарктиде (Ekaykin et al., 2024). Суть его вот в чем: как сказано выше, для реконструкции прошлых температур в Антарктиде используют изотопный состав (концентрацию тяжелых изотопов кислорода либо дейтерия) ледяных кернов, который, как считается, физически связан с температурой конденсации осадков. В действительности же изотопный состав определяется разностью температуры в источнике влаги (поверхность океана в средних широтах Южного полушария) и в пункте выпадения осадков — чем больше эта разность, тем бóльшая доля влаги покидает воздушную массу, тем сильнее «изотопное исчерпывание», тем ниже изотопный состав осадков в конце траектории. Если обе эти температуры (в начале и в конце траектории) повышаются параллельно, то изотопный состав осадков в Антарктиде меняется слабо. Иными словами, температура в Антарктиде растет, но температура в средних широтах Южного полушария растет еще сильнее, и в результате изотопный состав осадков в Центральной Антарктиде меняется слабо, что и создает иллюзию «пропавшего потепления». Пока это объяснение существует лишь на уровне гипотезы, которую надо проверить не только по кернам станции «Восток», но и по кернам других антарктических регионов.
Как меняется баланс массы Антарктиды при повышении температуры?
В завершении этой заметки давайте посмотрим, как меняется баланс массы Антарктиды в ходе современного потепления. Начнем с определений: баланс массы — это разница между накоплением (аккумуляцией) массы за какой-то период времени (обычно за год) и ее потерей (абляцией) за тот же период времени. В горных ледниках аккумуляция состоит из твердых осадков зимой и привноса снега метелью в зону питания, а абляция — за счет летнего таяния. В Антарктиде всё немного по-другому: аккумуляция состоит из снега, который выпадает в твердом виде на протяжении всего года за вычетом небольшой доли, которая сублимирует (испаряется) в летний период. Таяние льда в Антарктиде при современном климате пока еще невелико, и абляция осуществляется в основном за счет откола айсбергов (иногда говорят «отела айсбергов») по краям ледяного щита и за счет таяния нижней поверхности ледяных шельфов, которая соприкасается с относительно теплой океанической водой. Последние двадцать лет Антарктида интенсивно теряет массу — это происходит в основном за счет утончения ледяных шельфов и ускорения движения льда из центральных районов континента к океану (см. обзор в статье Noble et al., 2020). Правда, географически потеря массы происходит очень неравномерно: в основном она сосредоточена в Западной Антарктиде на побережье моря Амундсена, на Антарктическом полуострове, а также на отдельных небольших участках побережья Восточной Антарктиды. В других районах (Земля Королевы Мод), напротив, масса немного прибывает, хотя общий баланс для всей Антарктиды однозначно отрицательный.
Казалось бы, всё понятно: температуры выше — льда меньше. Однако же география не была бы такой увлекательной наукой, если бы в ней всё было так просто. Согласно уравнению Клаузиуса — Клапейрона, давление насыщения водяного пара растет при увеличении температуры. То есть чем теплее климат — тем более влажный воздух поступает в Центральную Антарктиду. Там он вовлекается в полярный вихрь, опускается вниз, охлаждается — и влага из него выжимается и выпадает в виде осадков — «ледяных игл», которые наблюдаются почти ежедневно при ясном небе (поэтому другое их название — «осадки с ясного неба»; а по-английски их называют “diamond dust” — «алмазная пыль» — из-за того, что кристаллики льда красиво посверкивают в лучах солнца). То есть чем теплее — тем больше выпадает снега, тем больше приходная часть баланса массы (аккумуляция). Соответственно, важный вопрос: какова чувствительность осадков к температуре, т. е. на сколько увеличивается аккумуляция при повышении температуры на 1 °C? Из уравнения Клаузиуса — Клапейрона можно вывести, что на каждый градус температуры влаги должно прибывать примерно на 7% (правда, зависимость не линейная). Но и тут всё не так просто! Во-первых, с ростом температуры растет и скорость сублимации снега, поэтому рост количества осадков не обязательно должен сопровождаться таким же ростом снегонакопления. Во-вторых, помимо термодинамического фактора влияет и фактор, связанный с изменением атмосферной циркуляцией. В частности, современное потепление сопровождается усилением так называемой Южной кольцевой моды (SAM — Southern Annular Mode) — основного режима атмосферной циркуляции Южного полушария, который во многом определяет климат Антарктики (Noble et al., 2020). Чем сильнее SAM, тем больше контраст температур между средними и высокими широтами, тем ниже температура и количество осадков в Антарктиде (кстати, усиление SAM — одна из возможных причин того, почему современное потепление не так сильно проявляется на шестом континенте). С другой стороны, изменение климата сопровождается усилением и учащением так называемых атмосферных рек — мощных затоков тепла и влаги из средних в полярные широты, которые, как считается, приносят значительную долю осадков в Антарктиду (Gorodetskaya et al., 2014).
Так или иначе, но палеогеографические данные и климатические модели в целом подтверждают простые теоретические расчеты по уравнению Клаузиуса — Клапейрона, хотя и дают довольно большой разброс значений чувствительности, в диапазоне от 2 до 10% увеличения снегонакопления на 1 °C (см. обзор в Nicola et al., 2023).
Недавно нам удалось уточнить значение этой величины, используя уникальные данные со станции «Восток». Дело в том, что на «Востоке» начиная с января 1970 года непрерывно ведутся инструментальные наблюдения за скоростью накопления снега — это самый длительный подобный ряд, существующий в Центральной Антарктиде, полученный с использованием одной и той же методики, и при том с относительно небольшой погрешностью значений. Сопоставление ряда скорости аккумуляции снега с рядом температуры показало, что чувствительность составляет 11±2% на 1 °C (Ekaykin et al., 2023). Примерно такая же величина получилась и по палеоклиматическим данным за последние 2000 лет (Ekaykin et al., 2024). Более того, оказалось, что современный рост снегонакопления — беспрецедентен для доиндустриального периода, т. е. современная скорость аккумуляции снега на станции «Восток» (22,5 мм водного эквивалента в год в 1970–2021 годы) никогда не наблюдалась за предыдущие два тысячелетия.
Это в целом хороший вывод для всех нас. Хотя практически все прогнозы до конца XXI века говорят о том, что Антарктида будет терять массу (Noble et al., 2020), но довольно высокая чувствительность снегонакопления к температуре означает, что при дальнейшем потеплении рост количества осадков будет отчасти компенсировать рост уровня Мирового океана.
Заключение
В качестве заключения хотелось бы поговорить вот о чем. При чтении раздела о влиянии похолоданий на развитие цивилизации читатель уже наверняка сделал вывод о том, что раз похолодание — это плохо, то современное потепление — это хорошо (тем более, что увеличение парциального давления СО2 в воздухе благоприятно влияет на растительность)!
Увы, это не так.
Во-первых, при современном развитии сельского хозяйства, наличии мирового рынка продовольствия и т. д. человечество уже не так сильно зависит от климатических скачков, как в доиндустриальную эпоху. Да и с эпидемиями современная медицина справляться худо-бедно научилась (тут, вспоминая ковид, многие со мной, пожалуй, не согласятся). Не говоря уж о том, что теплый климат благоприятствует распространению возбудителей многих заболеваний (малярии, лихорадки Денге, клещевого энцефалита и т. д.).
Во-вторых, всё хорошо в меру, у каждой сельскохозяйственной культуры есть свой оптимальный температурный диапазон, и температура выше этого диапазона так же опасна, как и температура ниже оптимума. К тому же помимо тепла растениям нужна и влага — а изменение климата грозит засухами многим сельскохозяйственным районам.
В-третьих, изменение климата далеко не сводится лишь к повышению температуры — нет, это огромный комплекс взаимосвязанных процессов, каждый из которых может угрожать тому или иному региону Земли: повышение уровня моря, эрозия берегов, деградация многолетней мерзлоты, сокращение морского льда, лесные пожары, увеличение частоты экстремальных осадков и наводнений, закисление и гипоксия океана и т. д. и т. п.
Изучение климата Земли за последние 2000 лет подтверждает, что в последние десятилетия климатическая система вышла за рамки естественной изменчивости, характерной для позднего голоцена. Прогнозы говорят, что при дальнейшем росте концентрации парниковых газов количество негативных последствий будет лишь возрастать, и многие компоненты земной системы вот-вот перейдут через порог, за которым начнутся необратимые изменения (а некоторые компоненты — такие, как горные ледники или уровень моря — уже перешли этот порог). Это не повод для паники, а лишь напоминание о необходимости ускорить принятие мер по снижению выбросов парниковых газов, а в более отдаленной перспективе и по изъятию их из атмосферы!
Кстати, не исключено, что человечество решит не возвращаться к доиндустриальному уровню СО2 (280 ppm), а остановится на каком-то более высоком уровне, который обеспечит более комфортные оптимальные условия для жизни. Но это вопрос довольно отдаленного будущего, для нас с вами он пока не актуален.
Алексей Екайкин, докт. геогр. наук
Изучение климата за 2000 лет на станции «Восток» выполнялось при поддержке Российского научного фонда, грант 21–17–00246
1. Abram N. J. et al. Early onset of industrial-era warming across the oceans and continents // Nature. — 2016. — V. 536, № 7617. — P. 411–418.
2. Büntgen U. et al. Prominent role of volcanism in Common Era climate variability and human history // Dendrochronologia. — 2020. — V. 64, № 125757. — P. 1–11.
3. Büntgen U. et al. Tree rings reveal globally coherent signature of cosmogenic radiocarbon events in 774 and 993 CE //
Nature Communications. — 2018. — V. 9, № 3605. — P. 1–7.
4. Cartapanis O. et al. Complex spatio-temporal structure of the Holocene Thermal Maximum // Nature Communications. — 2022. — V. 13, № 5662. — P. 1–11.
5. Casado M., Hebert R., Faranda D., Landais A. The quandary of detecting the signature of climate change in Antarctica // Nature Climate Change. — 2023. — V. 13, № 10. — P. 1082–1088.
6. Dansgaard W. Stable isotopes in precipitation // Tellus. — 1964. — V. 16. — P. 436–468.
7. Degroot D. et al. The history of climate and society: a review of the influence of climate change on the human past //
Environ. Res. Lett. — 2022. — V. 17, № 103001. — P. 1–35.
8. Ekaykin A. A., Lipenkov V. Y., Tebenkova N. A. Fifty years of instrumental surface mass balance observations at Vostok Station, central Antarctica // J. Glaciol. — 2023. — P. 1–13.
9. Ekaykin A. A., Veres A. N., Wang Y. Recent increase in the surface mass balance in central East Antarctica is unprecedented for the last 2000 years // Nature Communications. — 2024. — V. 5, № 200. — P. 1–8.
10. Gorodetskaya I. et al. The role of atmospheric rivers in anomalous snow accumulation in East Antarctica // Geophys. Res. Let. — 2014. — V. 41. — P. 6199–6206.
11. Goursaud Oger S., Sime L. C., Holloway M. Decoupling of δ18O from surface temperature in Antarctica in an ensemble of historical simulations // Clim. Past. — 2024. — V. 20. — P. 2539–2560.
12. Gregory J. M. et al. A new method for diagnosing radiative forcing and climate sensitivity // Geophys. Res. Let. — 2004. — V. 31, № L03205. — P. 1–4.
13. King A. C.F. et al. Reconciling ice core CO2 and land-use change following New World-Old World contact // Nature Communications. — 2024. — V. 15, № 1735. — P. 1–9.
14. MacFarling Meure C. et al. Law Dome CO2, CH4 and N2O ice core records extended to 2000 years BP // Geophys. Res. Let. — 2006. — V. 33, № L14810. — P. 1–4.
15. Mann M., Bradley R. & Hughes M. Global-scale temperature patterns and climate forcing over the past six centuries // Nature. — 1998. — V. 392. — P. 779–787.
16. Masson-Delmotte V. et al. A comparison of the present and last interglacial periods in six Antarctic ice cores // Clim. Past. — 2011. — V. 7. — P. 397–423.
17. Nicola L., Notz D., Winkelmann R. Revisiting temperature sensitivity: how does Antarctic precipitation change with temperature? // The Cryosphere. — 2023. — V. 17. — P. 2563–2583.
18. Noble T. L. et al. The Sensitivity of the Antarctic Ice Sheet to a Changing Climate: Past, Present, and Future // Reviews of Geophysics. — 2020. — V. 58, № e2019RG000663. — P. 1–89.
19. PAGES_2k_network. Continental-scale temperature variability during the past two millennia // Nature Geoscience. — 2013. — V. 6. — P. 339–346.
20. PAGES2k Consortium. Consistent multidecadal variability in global temperature reconstructions and simulations over the Common Era // Nature Geoscience. — 2019. — V. 12. — P. 643–649.
21. Paleoclimatology. Edited by Ramstein G. et al.: Springer, 2021. — 478 p.
22. Sigl M. et al. Timing and climate forcing of volcanic eruption for the past 2,500 years // Nature. — 2015. № 14565. — P. 1–7.
23. Steinhilber F. et al. 9,400 years of cosmic radiation and solar activity from ice cores and tree rings // PNAS. — 2012. — V. 109, № 16. — P. 5967–5971.
24. van Dijk E., Jungclaus J., Lorenz S., Timmreck C., Krüger K. Was there a volcanic-induced long-lasting cooling over the Northern Hemisphere in the mid-6th-7th century? // Clim. Past. — 2022. — V. 18. — P. 1601–1623.
25. van Dijk E. J.C., Jungclaus J., Sigl M., Timmreck C., Krüger K. High-frequency climate forcing causes prolonged cold periods in the Holocene // Nature Communications Earth and Environment. — 2024. — V. 5, № 242. — P. 1–9.
26. Veres A. N., Ekaykin A. A., Golobokova L. P., Khodzher T. V., Khuriganowa O. I., Turkeev A. V. A record of volcanic eruptions over the past 2,200 years from Vostok firn cores, central East Antarctica // Front. Earth Sci. — 2023. — V. 11, № 1075739. — P. 1–12.
27. Witkowski C. R. et al. Continuous sterane and phytane δ13C record reveals a substantial pCO2 decline since the mid-Miocene // Nature Communications. — 2024. — V. 15, № 5192. — P. 1–9.
28. Zachos J., Pagani M., Sloan L., Thomas E., Billups K. Trends, rythms, and aberrations in global climate 65 Ma to present // Science. — 2001. — V. 292. — P. 686–693.
29. Zhang D. D., Lee H. F., Wang C., Li B., Pei Q., Zhang J., An Y. The causality analysis of climate change and large-scale human crisis // PNAS. — 2011. — V. 108, № 42. — P. 17296–17301.
1 Обычно изотопный состав выражают в единицах δ18O и δD — в относительных концентрациях кислорода-18 и дейтерия по сравнению со стандартом, в качестве которого используется средняя морская вода.
2 nplus1.ru/material/2020/01/24/not-hockey-stick-for-climate-change
3 www.egu.eu/awards-medals/hans-oeschger/2012/michael-mann/
4 Поглощательная способность поверхности называется альбедо, оно может принимать значения от 0 (когда вся энергия поглощается) до 1 (когда вся энергия отражается).
5 www.trv-science.ru/2021/02/v-poiskax-drevnejshego-lda-na-zemle/
6 ppm — parts per million, частей на миллион. 1 ppm = 0,0001%.
7 ipcc.ch/site/assets/uploads/2018/02/SYR_AR5_FINAL_full_ru.pdf
9 spot.colorado.edu/~koppg/TSI/
(6 оценок, среднее: 4,67 из 5)
Загрузка...
Очень интересная статья. Но вопросы остаются. Автор связывает начало периодов похолодания с извержениями вулканов. Вот цитата из статьи: «можно отметить некоторую общую закономерность: за извержением следует понижение летних температур в течение ряда лет». Ряд лет — это сколько? По-видимому, несколько лет или десятилетий. Но Малый ледниковый период продолжался примерно 500 лет! Неужели такое длительное похолодание объясняется только тем, что в его начале были извержения? Или есть еще какой-то фактор, объясняющий периодическую смену теплых и холодных эпох? Почему начались Римский и Средневековой периоды потепления, что было их причиной? В статье ответов нет.
Есть ещё один источник изменения климата, который не попал в поле зрения автора: изменение альбедо Земли. Вырубка примерно 10 млн. кв.км. лесов (с 1850 г) с последующим превращением этих площадей в пашни приводит к снижению альбедо, и соответственно, повышению температуры. Впрочем, влияние массовой вырубки лесов на климат многогранно, изменение температуры атмосферы — это всего лишь одно из следствий. Также странно, что из числа упоминаемых парниковых газов исчез озон. Во многих исследованиях по величине участия в парниковом эффекте его ставят на четвёртое место — после водяного пара, углекислого газа и метана.
Всегда в таких исследованиях удивляет, как так может быть, что дисперсия очень косвенных данных по отложению моллюсков может быть примерно такой же как и у прямых приборных методов термометрии? Ширина серой зоны на рисунке примерно одинакова на всем протяжении.
Второе, это то, что объединяют данные от медленно меняющихся источников со средними данными ежесекундных замеров. Ну это просто свинство. Если современные данные пропустить через ФНЧ с периодом лет 100, то тоже получится примерно такая же кривая как и до индустриальной революции.
Из пересечения доверительных интервалов на всем рис.2 можно сделать вывод, что статистически значимых изменений температуры не было? В чем весь сыр бор?