
Публикуем размышления культуролога Александра Маркова о русском переводе книги Робин Уолл Киммерер «Жизнь в пограничном слое: естественная и культурная история мхов«, вышедшем в издательстве Ad Marginem. См. также альтернативное мнение о книге — заметку биолога Никиты Вихрева «Почему хорошо быть диплоидным?«.
Робин Уолл Киммерер прежде всего требует отказаться от колониального, высокомерного взгляда на мхи. Она сама — член Общества граждан потаватоми, коренного народа Америки района Великих озер. Колониальная биология требует залезать на дерево, исследовать лианы и птиц, срывать плоды — всячески соизмерять себя с высоким. Мох оказывается тогда чем-то нейтральным, тем, что мы топчем бодрой стопой.
Вершина такого покорения нижней лесной природы — топиарии: обложенные мхом каркасы деревьев и животных. Не мхами, а мхом как материалом. Здесь задор коллекционера, любителя простых острых ощущений, сходится с высокомерием знатока, который принимает только дворцовые интерьеры, льстящие его честолюбию. Топиарии — это дворцы под открытым небом и палящим солнцем, губительные для мхов способы их принудительной организации. Это плац их дисциплины и каркас искусственно призванной на них болезни.
Коренные народы относятся ко мхам иначе — как к тексту молитвы в виде покрова; как к самой молитве в виде небывалой чуткости к стихиям. Мох впитывает воду, мох обращается к солнцу, мох дружит с камнями. Киммерер изображает настоящую литургию мха, с благодарными обращениями и ритмом перечисления всего сущего.
На этой литургии нельзя не поблагодарить птиц и рыб за нашу живую жизнь. Но леса восхваляют мхи за свою жизнь, а мы воспеваем лесных птиц и рыб в реках, сохранившихся благодаря лесам. Читатель книги Киммерер приобретает на этой литургии многосложное зрение: поблагодарить — это не значит сразу, раз и навсегда, взять на учет. Наоборот, нужно позволить природе среди непрерывных изменений приютить еще и мхи, полезные для нее самой. А нам лучше постоять благоговейно в стороне.

Робин Уолл Киммерер — профессор Университета штата Нью-Йорк (SUNY), основательница и директор Центра коренных народов и окружающей среды SUNY-ESF, лауреат стипендии Макартура за 2022 год. Ее книга «Gathering Moss» (2003) удостоена медали Джона Берроуза как лучшее произведение по естествознанию и охране природы.
Изучать мхи сложнее, чем другие биологические объекты. Ведь мы уже привыкли видеть автоматизм в любом размножении. К этому нас приучили книги и школьные наглядные пособия, но не меньше и бытовая речь. Рыба мечет икру, птенцы вылетают из гнезда, котята родились неделю назад. Будто бы речь заставляет вообразить автомат, выдающий необходимый результат. А мхи останавливают нашу речь: они капризны, изобретательны по части размножения. Они присматривают себе или лесной пень, или возможность запустить споры и занять щель в бревне или асфальте. Они наглядные, пригожие мастера приглядываться.
Можно сказать, мхи деавтоматизируют наши представления о живой природе: мы уже не властны над ее временем. Например, мхи могут менять пол в зависимости от скученности — здесь нельзя говорить о простом «влиянии среды» или воздействии ситуации. Скорее мхи сами выбирают время своего размножения, сами задают тот ток времени, когда смогут стать гуще и изменить сами условия размножения.
Изучение временных режимов мхов отучает нас от внушенных школьными хронологическими таблицами привычек выстраивать все объекты в простую линию исполнения сценария, отмечая при этом, какие свойства служат правильной игре. Можно сказать, что мхи разыгрывают пьесу в постдраматическом театре: в отличие от драматического репертуарного театра, в постдраматическом актер может вдруг оказаться режиссером, продюсером времени, владельцем и жертвой растягивающегося действия.
Киммерер разрабатывает философию дара коренных народов. Дар — это не способность, это непосредственное дарование чего-то здесь и сейчас. Клён дает кленовый сироп — это его дар. Эхинацея дает облегчение простуде — это ее дар. В бытовой ситуации мы научились распознавать дары: нам кажется, что кленовый сок существует отдельно от клёна, а эхинацея только и ждала, чтобы превратиться в раствор и поместиться в пузырек. Вместо даров мы видим исключительно этикетки. А на мох не нанесешь никакую надпись, к нему можно только дальше присматриваться и привлекать множество даров.
Мох уже подарил нам очень много. Он очистил воду и дал материал для птичьих гнезд. Его материальные возможности неотделимы от способности очищать материю, вносить в нее новые режимы чистого и открытого бытия. Мох поэтому позволяет себе быть капризным, опять же нарушая наши привычные представления о симбиозе или конвергенции.
Восставая против любых школьных катехизисов, против колониального властного контроля, Киммерер говорит, что мох придет далеко не всюду. Настоящее кощунство, прямая хула на мох — представление, что всё покрывается мхами, как будто мох обязан прийти и закрыть всё, что сделали люди и что сделала земная магма. Такая хула есть, заметим, в слове «замшелый».
Мох, как дух, дышит и растет где хочет. Но он ревностный и капризный, некоторые виды мхов нуждаются не просто в клёне, но в клёне особой породы, точнее, в гнилых сучках сахарных клёнов. Это означает, что его дар всегда не в том, чтобы делать жизнь схожей, будто все камни и стволы сразу во мхах, по природному репертуару.
Наоборот, его истинный дар состоит в том, чтобы жизнь вдруг обозначила свою непокорность, взбунтовалась против схожести. Так и цветок бунтует против прежней ровности бутона, и плод бунтует против привычной эфемерности цветка. Когда мы чувствуем жизнь рядом, мы делаемся друзьями мха.
Мхи в книге Киммерер капризничают, суетятся, торопят себя, располагают себя вольготно, но и знают, насколько уместен будет сейчас их постдраматический спектакль. Киммерер подчеркивает, что искусственно растить мох на камне не получается. Также не получается, скажем, искусственно растянуть время, сделать больше часов в сутках или сократить литургию до нескольких реплик.
Но больше всего поражают меня в этой книге иллюстрации. Тонкие прориси мхов, с того ракурса, в котором они не будут в живой природе, где они любят таиться и созревают или меняют свой брачный статус, пока мы рисуем. Но они не будут такими и под стеклом микроскопа, где мы начнем фиксировать не повторяющиеся узоры, а густоту, витальность мха, иссякающую при изготовлении препарата.
Иллюстрации в книге Киммерер — это узоры, сопротивляющиеся препарированию; почти фрактальные и при этом достоверные изображения. Они позволяют поверить ее методу, отправившись на лесную прогулку вместе с солнцем и рекой.
Александр Марков, профессор РГГУ