В защиту верующих ученых

Александр Храмов
Александр Храмов

В ТрВ-Наука № 273 от 26 февраля 2019 года была опубликована статья «Об ученых, верующих и экстрасенсах» [1] за подписью Вима Николаева, вызвавшая оживленную дискуссию. Статья эта направлена против верующих ученых: в понимании Николаева, они пытаются выгородить в своей жизни уголок для религии, ради этого пренебрегая стандартами рациональности, свойственными научному мышлению. Как доказывает автор статьи, даже если религиозная вера никак не сказывается на профессиональной деятельности ученого, она всё равно предосудительна: «…верующие ученые <…> в чем-то „подставляют“ науку своим миропониманием и своими высказываниями». Честно говоря, этот вывод звучит как завуалированное «вон из профессии». Поэтому, как представитель этих самых верующих ученых, хотел бы сказать несколько слов в их оправдание.

Сразу вынесем за скобки Исаака Ньютона, Роберта Бойля, Блеза Паскаля и других классиков научной мысли, ссылками на которых нередко доказывают, что религия и наука могут прекрасно уживаться в голове одного и того же человека. Эти титаны жили в те лохматые годы, когда философия, религия и естествознание еще не были четко отделены друг от друга; а сейчас ситуация принципиально иная. Впрочем, верующих среди знаменитых ученых хватало и в XX веке, когда профессионализация науки зашла уже далеко. Из знакомой мне области могу упомянуть Рональда Фишера и Феодосия Добржанского — архитекторов современного эволюционного синтеза, первый из которых («величайший биолог XX века», по версии Ричарда Докинза) был практикующим англиканином, а второй — православным. Но это, опять же, отдельные примеры, которые мало что доказывают. Гораздо интереснее посмотреть, как к религии относится научное сообщество в целом. Исследование на эту тему несколько лет назад было проведено социологами из Университета Райса в семи странах: Франции, Индии, Италии, Тайване, Турции, Великобритании и США, а также в Гонконге (рис. 1) [2].

Рис. 1. Доля ученых, посещающих религиозные службы хотя бы раз в неделю (слева) и считающих себя в той или иной степени религиозными (справа), по сравнению с остальным населением [2]
Рис. 1. Доля ученых, посещающих религиозные службы хотя бы раз в неделю (слева) и считающих себя в той или иной степени религиозными (справа), по сравнению с остальным населением [2]

Выяснилось, что уровень религиозности ученых варьирует в зависимости от того, насколько религиозным является остальное население. Во Франции, одной из наиболее секулярных стран Европы, о своей религиозности заявляют всего 16% ученых, а молятся каждый день и ходят в церковь хотя бы раз в неделю всего 3%. В Италии, где позиции католической церкви гораздо сильнее, религиозными считают себя более половины ученых, причем 17% еженедельно посещают богослужения. Ученые из США и Великобритании расположились где-то посередине между двумя этими полюсами. Что касается ученых из развивающихся стран, таких как Индия и Турция, то по своей религиозности они обгоняют даже коллег-итальянцев. Впрочем, какой бы ни была общая ситуация с религией, по числу верующих (как номинальных, так и практикующих) научное сообщество почти во всех случаях примерно в полтора — три раза отстает от населения в целом. Есть лишь два исключения — Гонконг и Тайвань: ученые там даже немного более религиозны, чем их сограждане. Возможно, это связано с тем, что хорошее образование, открывающее возможности для научной карьеры, в этих регионах часто получают в протестантских и католических колледжах. В любом случае, как доказывает исследование, верующие ученые в современном мире — это не отклонение от нормы, а социальная данность. В некоторых странах они даже находятся в большинстве. Не слишком ли смело обвинять всех этих людей в том, что они «подставляют» науку?

Вим Николаев адресует верующим ученым два упрека. Первый из них связан с попытками отнести религиозные верования к особой сфере бытия, которая не подотчетна науке и в то же время не может ей противоречить. Палеонтолог Стивен Гулд в свое время называл этот подход идеей непересекающихся магистериев. Николаев на это замечает: «..нет никаких подтверждений того, что науке что-то недоступно или что есть какая то „другая плоскость“; мы не видим никаких границ научного познания». По-детски незамутненная вера во всемогущество науки, которая сквозит в этих словах, нередко встречается среди отечественных ученых-естественников, которые в лучшем случае слышали о Канте во время сдачи кандидатского минимума. Но это уже вопросы к уровню преподавания философии в российских вузах. Если бы он был чуть повыше, то не приходилось бы объяснять, что наука оперирует в сфере явлений, а вещи в себе, которые за ними стоят, так никогда и не станут достоянием человеческого познания. Ученые могут выяснить, как сущность под названием «электрон» проявляет себя во взаимодействии с другими частицами, но что такое электрон сам по себе, безотносительно к своим внешним проявлениям, наука сказать не в состоянии.

Шарж на шотландского натуралиста и богослова Генри Драммонда, опубликованный в газете The Student, 22 февраля 1893 года
Шарж на шотландского натуралиста и богослова Генри Драммонда, опубликованный в газете The Student, 22 февраля 1893 года

Как подметил Конрад Лоренц, современная биология указывает примерно в том же направлении, что и кантианство. В отличие от философов-энциклопедистов прошлого, превозносивших разум до небес, мы знаем, что наука является побочным продуктом эволюции мозга млекопитающих, и уже одно это бросает тень на веру в безграничные возможности человеческого познания. Наш мозг и органы чувств действуют в узком диапазоне, заданном их животным происхождением. Преимущество в борьбе за существование достается самым здоровым и плодовитым особям вне зависимости от их способности постигать высшую реальность или проникать в тайны происхождения Вселенной. Если по счастливой случайности один из биологических видов научился решать уравнения квантовой механики и подсчитывать массу черных дыр, отсюда вовсе не следует, что его познанию доступна вся полнота сущего. Еще Герберт Спенсер, в XIX веке сделавший для распространения эволюционных идей не меньше, чем Дарвин, писал о «непознаваемом» (the Unknowable), в которое упираются все попытки проникнуть в конечную суть вещей. Человечество в поисках эмпирической истины волей-неволей вынуждено вести себя как тот пьяный из анекдота, который ищет ключи под фонарем, потому что там светлее. Эта тактика тоже приносит плоды. Но было бы глупо отрицать, что за пределами освещенного участка скрывается обширная область непознаваемого, сколь бы пугающей и таинственной она ни казалась.

Содержание этой области непознаваемого служит предметом веры, а не доказательного знания. Именно здесь начинается сфера религии. Конечно, богословы до сих пор рассуждают об аргументах в пользу существования Творца, но, даже если признать такие аргументы правомочными (на этот счет среди богословов есть разные мнения), то само по себе понятие о «разумной первопричине» слишком абстрактно, чтобы находить отклик в сердце человека. Так что реальную основу христианской религии, как и любой другой, составляет целый ряд недоказуемых положений: существование рая, божественность Иисуса Христа, воскресение мертвых. Их можно принимать только на веру, и это вам подтвердит любой богослов, начиная с апостола Павла.

И тут мы подходим ко второму упреку, который мой оппонент бросает в адрес верующих ученых: «…настоящий ученый не принимает ничего на веру, подвергает сомнению в том числе и свое собственное мнение». Действительно, можно ли назвать это достойным поведением, когда ученый, переступая порог церкви, вдруг полностью выключает навык критического мышления?

Честно говоря, мне довольно сложно представить себе подобную ситуацию. Практически каждый современный верующий — неважно, ученый он или нет — проходит через «горнило сомнений», о котором в свое время писал ­Достоевский. Эти сомнения могут касаться внутренней когерентности христианской догматики: как примирить, например, представление о всеведении Бога со свободой человека? Сомнения рождаются и при столкновении веры с наблюдаемыми фактами: почему всеблагой Бог допускает существование зла? На эти вопросы так или иначе приходится давать ответы, так что религиозная вера не является слепой и нерефлексивной. Конечно, пусть даже все сомнения разрешены (чего никогда не бывает: вера — это непрекращающийся интеллектуальный поиск), отсутствие явных противоречий и серьезных контр­доводов против религиозного мировоззрения не дает никакой гарантии, что оно является истинным. Никогда нельзя исключать, что область непознаваемого устроена совершенно не так, как считают приверженцы той или иной религии. Но подобные убеждения, истинность которых в конечном счете недоказуема, есть у каждого человека: порицать за них только верующих — это не что иное, как двойные стандарты.

Например, большинство людей верит в существование внешнего мира и реальность прошлого, однако ни то ни другое не поддается проверке. Здесь, как и в сфере религии, возможны самые разные варианты. Вдруг внешний мир — это всего лишь иллюзия, которую нам внушает некое высшее сознание, как доказывал Джордж Беркли, или компьютерная симуляция, созданная продвинутой цивилизацией (Ник Бостром)? Или попробуйте докажите, что Вселенная с костями динозавров и реликтовым излучением не возникла в прошлый четверг, как иронизировал Бертран Рассел. С моральными суждениями всё еще хуже. Например, утверждения «Надо помогать детям с наследственными заболеваниями» или «Надо спасать исчезающие виды от вымирания» в свете теории эволюции выглядят в высшей степени проблематично. Почему мы должны — вопреки естественному отбору — обеспечивать выживание носителей дефектных генов, вместо того чтобы содействовать их скорейшему исчезновению из популяции? Вымирание — это естественная составляющая эволюционного процесса. С какой стати нужно заботиться о благоденствии амурских тигров и прочих эволюционных лузеров, которые, в отличие от крыс и тараканов, не смогли успешно адаптироваться к соседству с человеком?

Тем не менее я не слышал, чтобы кто-то обвинял ученых, вовлеченных в благотворительность или охрану редких видов, в попрании принципов научной доказательности. Тогда чем же провинились биологи, физики или химики, которые живут в соответствии с религиозными идеями, истинность которых обосновать так же невозможно, как и истинность императивов секулярной морали? Пора уже признать, что в современном мире, где наука давно превратилась в массовую профессию, нельзя подгонять всех, кто в ней занят, под одно лекало. Ученые — это миниатюрный слепок всего общества, и потому среди них встречаются и верующие, точно так же как и представители сексуальных или этнических меньшинств. По-моему, это прекрасный повод, чтобы потренироваться в толерантности. В конце концов, «настоящего ученого» можно узнать по наличию публикаций в рецензируемых журналах, а не по отсутствию религиозных убеждений.

Александр Храмов, 
канд. биол. наук, ст. науч. сотр. Палеонтологического института им. А. А. Борисяка РАН

  1. trv-science.ru/ob-uchenyx-veruyushhix-i-ekstrasensax/
  2. Ecklund E. H. et al. Religion among Scientists in International Context: A New Study of Scientists in Eight Regions // Socius. 2016. Vol. 2. P. 1–9. journals.sagepub.com/doi/full/10.1177/2378023116664353
Подписаться
Уведомление о
guest

339 Комментария(-ев)
Встроенные отзывы
Посмотреть все комментарии
trackback

[…] (справа), по сравнению с остальным населением. Из «Троицкого варианта«, оригинал исследования – Ecklund et al., […]

Оценить: 
Звёзд: 1Звёзд: 2Звёзд: 3Звёзд: 4Звёзд: 5 (17 оценок, среднее: 2,82 из 5)
Загрузка...