Рождение и смерть науки нового времени

Дмитрий Баюк
Дмитрий Баюк
Фото К. Томилина

Дмитрий Баюк, канд. физ.-мат.наук, с.н.с. Института истории естествознания и техники РАН, член-корр. Международной академии истории науки и зам. главного редактора журнала «Вопросы истории естествознания и техники»

Лет двадцать тому назад один мой знакомый, жалуясь на своих студентов, говорил, что у них все ценности имеют точное количественное выражение. А это значит, что у них нет никаких ценностей, потому что ценность, выраженная количественно, уже не ценность. Я тогда сразу вспомнил времена своей юности. Книги тогда представляли собой огромную ценность, и не продавались в книжных магазинах. Их надо было доставать. И как-то я познакомился с человеком, который умел это делать, – «жучком», как называл таких мой отец. У него было очень много книг: они находились не только в книжном шкафу, но и на столе, на стульях и даже прямо на полу, длинной чередой. При этом впечатления беспорядка не возникало.

Его книги можно было покупать, но денег у меня было мало, или выменивать. Часть моих книг специально для этой цели и покупалась. Но у него было специальный интерес к тем, которые я покупал для себя. И «жучок» очень злился, когда я говорил, что менять их не собираюсь. Он объяснял мне, неразумному, что всякая книга обладает определенной ценностью и когда я меняю ее на книгу той же ценности, то я ничего не теряю. Надо мыслить в ценностях, и тогда конкретность обладания той или иной книгой значения не имеет. Важно лишь не потерять в ценности.

Абстрактная формулировка моего знакомого раскрыла мне, что в предложениях «жучка» вызывало внутренний протест. Наличие всеобщего эквивалента – душа политэкономии. Но книги, как люди, – несоизмеримы. Политэкономическая картина мира – сильное открытие младогегельянцев, не только позволившее проанализировать природу капиталистической эксплуатации, но и давшее сильные исследовательские средства в руки историков науки. Ими любимы рассуждения Питера Галисона о «зоне обмена», где происходит конвертация научных идей, например в инновации. Марио Бьяджоли в изображении взаимодействия ученых эпохи Возрождения со своими патронами пользовался метафорой биржи, на которой одни дворяне, ищущие себе придворных, выступают в роли игроков, а другие – собственно патроны – выполняют роль брокеров.

Рынок придворных ученых в границах метафоры Бьяджоли сродни рынку антиквариата: брокер, обращаясь с предложениями к тому или иному возможному покупателю, исходит не только и не столько из его платежеспособности, сколько из соответствия предлагаемого товара его интересам и вкусам. Но в случае, когда в роли товара выступают не предмет, а услуги живого человека, ученого, проявляется оборотная сторона проблемы: его формирование в том качестве, в каком он попадает на рынок, определяется его исходными ценностями, далеко не всегда измеримыми.

При рациональном выборе и пропорциональности целевой функции ожидаемому заработку будущему ученому следовало бы предпочесть ту разновидность образования, которая априори сулила бы ему наилучшее трудоустройство в будущем.
Однако мы знаем, что этого в большинстве случаев не происходило. Галилей, понимая, что со временем именно на него лягут все тяготы по содержанию его довольно большой семьи, всё же пренебрегает советами отца и отказывается от изучения медицины. И уже первые попытки найти работу показывают, насколько нерациональными с политэкономической точки зрения были его предпочтения, отданные математике: жалование, на которое он мог претендовать по окончании университета, не превышало десятой части того, на что он мог претендовать, став медиком.

Людмила Михайловна Косарева была блистательным отечественным философом и историком науки. К сожалению, она слишком рано трагически ушла из жизни и прекратила свои исследования. Последняя ее книга «Рождение науки Нового времени из духа культуры» (1997) увидела свет лишь через несколько лет после смерти автора. В ней весьма последовательно оспаривается идея этической нейтральности научного исследования и его результатов. Ценности (в том числе этические) рождаются из духа культуры, а он в то время (т.е. на рубеже XVI и XVII веков) был преимущественно реформационным, т.е. религиозным по своей природе. Религиозные ценности не измеряются в терминах политэкономии. Сопоставление жизни ученого раннего Нового времени с существованием монаха, проводимое Косаревой, вполне уместно и оправдано.

Ньютон сначала осознанно отказывается от перспектив сытой жизни богатого фермера, уготованной ему матерью, начав, вопреки ее воле, студенческую жизнь с самой низкой ступени университетской иерархии, потом – от матримониальных планов, готовясь к принятию обетов и рукоположению, необходимому для вступления в должность профессора, а еще позже мужественно принимает невозможность даже этого из-за несовместимости собственных религиозных взглядов с господствующей доктриной. Монашеские идеалы жизни ученого сохраняются до самого Новейшего времени. Примеры можно найти на рубеже XIX и XX веков. Личная жизнь и взгляды Петра Николаевича Лебедева, имя которого носит сейчас ФИАН, – яркий тому пример.

Нельзя утверждать, что отношение к профессии как к служению полностью вытеснено и в наши дни, но всё же сейчас оно свойственно лишь чудакам и маргиналам, которые не определяют культурной физиономии науки. У министра Салтыкова в те времена, когда он вершил научную судьбу страны, были все основания смотреть на вверенную ему отрасль как на сектор народного хозяйства. Вероятнее всего, и на выбор будущей профессии он, будучи выпускником школы, смотрел прежде всего в рамках своей экономической стратегии. И он в этом совсем не одинок: превалирующий тип студента сейчас – это трезвый прагматик, который, становясь исследователем, думает не об истине, а о пользе.

Велик соблазн видеть в такой метаморфозе следствие крушения большой сталинской науки после распада Советского Союза. Но эта позиция не выдерживает никакой критики. Во-первых, даже поверхностное изучение истории советских/ российских социальных институтов показывает, что их распад не следует за распадом СССР, а предшествует ему. Рассказами о милиционерах, крышующих преступников, врачах, не умеющих и не желающих лечить больных, партийных функционерах, думающих только о личном обогащении, полнится самиздат брежневского времени. Во-вторых, немного более внимательный взгляд приводит к мысли, что эти социальные институты никогда и не были сформированы: они переживали свои взлеты и падения -каждый в свое время. Но сформировался идеал, и на его фоне всё дальнейшее выглядело уже непрерывным падением в бездну. В-третьих, деградация социальной жизни – явление глобальное, оно не ограничивается только теми странами, где побесновался какой-то свой сталин и последовал распад страны на части.

При всём том, что наука порой кажется стоящей над миром и не зависящей от правящих им страстей, границу кажимости пересечь не удается. Последний номер журнала американского Общества историков науки «Осирис» был посвящен неожиданной, на первый взгляд, проблеме, которая в теоретическом отношении известна уже не первое десятилетие: историю чего изучает история науки? Человеческое познание природы настолько глубоко врастает в глубь всей человеческой культуры, что при рассмотрении сколько-либо значительных отрезков времени явление фраг-ментируется и теряет свои контуры.

Сама идея экспериментального естествознания на рубеже Возрождения и Нового времени – это лишь заимствование реформационного тезиса об «опытном познании Бога» (или «опытной вере»), направленного против схоластики. Из теологических споров заимствуются и многие концепты современной физики, такие, как, например, энергия и импульс. Следует ли из этого, что история теологии должна рассматриваться как часть современной физики?

Кризис, переживаемый сейчас наукой, в немалой степени связан с синдромом Сократа, который ни о чем не знал лучше, чем о собственном незнании. Современная наука много чего может, но ни в чем не уверена. Кризис способности к познанию, переживаемый человечеством сейчас, во многом сходен с тем, что оно переживало четыреста лет назад. Дело кончилось тогда научной революцией, которую теперь принято называть Великой. Чем оно кончится сейчас, пока не известно. 

Подписаться
Уведомление о
guest

8 Комментария(-ев)
Встроенные отзывы
Посмотреть все комментарии
Licorne
10 года (лет) назад

“Кризис, переживаемый сейчас наукой, в немалой степени связан с синдромом Сократа, который ни о чем не знал лучше, чем о собственном незнании. Современная наука много чего может, но ни в чем не уверена. Кризис способности к познанию, переживаемый человечеством сейчас, во многом сходен с тем, что оно переживало четыреста лет назад.” – тезис совершенно непонятный и не следующий из предшествующего текста.

Терни
Терни
10 года (лет) назад

Кризис науки во всех странах и во все времена выражался в одном – недостаток финансирования. Ученый может быть подвижником, бессребреником, но исследования всегда требуют средств. Особенно прикладные, для которых нужно много больше, чем перо и бумага.
Помню девяностые, когда сидели без света, и бегали по соседним комнатам, в поисках еще работоспособной простейшей оснастки, как одетая в две куртки, в нетопленом помещении, вручную вырезала фотошаблоны шаблоны.
Помню, как убегала с обеда (все равно света нет), и ехала на огород окучивать картошку. Я, конечно, не светило, но рутину, извините, делает простой инженер, а без нее никуда.
Чтобы полноценно трудиться работник должен думать о работе, а не о том как решить бытовые проблемы.
Теперь спохватившись, уехала в крупных город из своего захолустья – нужно заработать хоть на какое-то жилье.
Нет, не убеждайте меня в пользе подвижничества. Подвижник думает о себе, о своей великой роли. Он движим честолюбием. Ему не до семьи, не до созидания в прозаическом смысле.
Кто знает, может крестьянин Ньютон вырастил бы троих ученых сыновей?

Steblya Kamenskaya
Steblya Kamenskaya
10 года (лет) назад

Спасибо! Исчерпывающая статья о значении фундаментальных наук и о том, почему к их функционированию неприменимы законы рынка (по крайней мере, в либертарианском изводе).

Андрей Летаров
10 года (лет) назад

Надо отметить, что 400 лет назад понятия “финансирование науки” не существовало. Даже во второй половине 19 века Л. Пастер, которому некий журналист бросил упрек, что он гоняется за разного рода научными премиями, ответил, что в его лаборатории нет ни единого предмета, который не был бы его личной собственностью. Так что автор явно не про финансы 400 лет тому назад.

vlad1950
vlad1950
10 года (лет) назад

для хорошей науки нужна хорошая экономика с 1991 г об этом очевидном как-то забыли а здесь уровень эрэфии просто никакой по сравнению с ССсР и в эрэфии это экономика частного кармана а вовсе не общенародная ну все и думают об этом кармане и ни о чем ином

С. Кутателадзе
10 года (лет) назад

Мутный поток обрывков суждений по разным поводам. Автор пишет о новом и новейшем времени, прямо утверждая, что наука нового времени умерла, а у новейшей – кризис. Все это просто не так при нормальном понимании слов. Теория функций комплексной переменной, или дифференциальная геометрия, или теория электромагнетизма относятся к науке нового времени и никак не умерли в отличие от Коши, Гаусса и Максвелла. Никакого кризиса в физике, математике, химии, биологии наших дней, каковые якобы ни в чем не уверены, не наблюдается. Какие-то голословные врезки о глобальной деградации современной социальной жизни, и необязательные суждения о довольно случайном и забытом министре Салтыкове вообще к заявленой теме касательства не имеют.

Виктор Вяткин
10 года (лет) назад

«Нельзя утверждать, что отношение к профессии как к служению полностью вытеснено и в наши дни, но всё же сейчас оно свойственно лишь чудакам и маргиналам, которые не определяют культурной физиономии науки.» – Это просто оскорбление ученых, которые преданны своему делу.

Alexey
Alexey
10 года (лет) назад

Очень умная статья. Обеспокоенность автора сродни обеспокоенности Хосе Ортега-и-Гассет, которого Шредингер рекомендует в свое время как великого испанского философа. В своей книге «Восстание масс» Ортега-и-Гассет писал более 80 лет назад, что современный ему «человек науки» оказался «прототипом массового человека. И не эпизодически, не в силу какой-то сугубо личной ущербности, но потому, что сама наука – родник цивилизации – закономерно превращает его в массового человека; иными словами, в варвара, в современного дикаря». Этот регресс есть вследствие специализации: «Непосредственным же результатом узкой и ничем не восполненной специализации стало то, что сегодня, когда «людям науки» нет числа, людей «просвещенных» намного меньше, чем, например, в 1750 году». Но дело не только в специализации. Более близко к данной статье следующее высказывание Ортега-и-Гассет «Никто не задумывался, чем должна жить душа, чтобы в мире жили подлинные «люди науки»? Или вы всерьез верите, что, пока есть доллары, будет и наука? Это соображение, для многих успокоительное, — лишний признак одичания». Об актуальности предупреждений Ортега-и-Гассет написано в статье «В чем опасность «варварства специализма»» http://trv-science.ru/2012/04/10/v-chem-opasnost-varvarstva-specializma/#more-15368

Оценить: 
Звёзд: 1Звёзд: 2Звёзд: 3Звёзд: 4Звёзд: 5 (Пока оценок нет)
Загрузка...