Про терпение

Между прочим, мои современники сделались нетерпеливы. Исследователи их картины мира свидетельствуют: если сайт не открывается в течение пяти секунд, пользователь переходит на другой. Главное для него — быть на сайте, не так важно, на каком.

Один мой знакомец впервые посетил ипподром и остался недоволен. «Ерунда какая-то! Лошади бегут так медленно, что засыпаешь. Кому это нужно? Я на хорошем месте сидел, но видно всё равно плохо. А на той стороне круга вообще ничего не разглядеть. И повторов не показывают. И между заездами перерывы длинные. Что в этом хорошего? То ли дело смартфон! Там для моего удобства всё продумано досконально, там всё живенько происходит, лошадки — все на подбор, несутся как ветер, не соскучишься! Пивко тянешь и бананом закусываешь. А если что не так, так и выключить на фиг можно».

Я попытался возражать: «Но ведь настоящие кони такие красивые, и глаза у них такие умные!» — «На дисплее всё равно лучше нарисовано. А на ипподроме я сдуру подошел к лошади, которая заезд выиграла, хотел поближе рассмотреть. Так она ж вся в мыле, от нее по́том разит! Отвратительно!»

Этот человек был политтехнологом со стажем и всерьез считал, что не пахнут только деньги.

* * *

Для подготовки к экзамену я задал студентам освоить монографию на русском языке. Когда выяснилось, что девушка Лиза не прочла ее, я не сдержал упрека. Она же задрожала от негодования и закричала: «Вы что, издеваетесь? Да в вашей паршивой книге 700 страниц! Мне некогда — жить хочется! А от вашего чтения только цвет лица портится! Я не за тем в университет поступала, а мой папочка такие деньжища отвалил!»

Словом, Лиза пристыдила меня. Но мне не было стыдно. Лизе, впрочем, тоже.

Хорошо, что экзамены — не каждый день.

* * *

Занятия филологией приносят одни экзистенциональные неприятности и чувство глубокого разочарования, потому что к концу жизни еще отчетливее сознаешь, как много ты еще не познал. Обидно. Кроме того, филология не приносит филологу кучу денег. В мире всюду так. Американский специалист по японской средневековой литературе на мой нескромный вопрос о своей зарплате рассмеялся и отвечал так: «Мы, классики, в этой стране — нищие. Политологи — вот те и вправду заколачивают!» Но он не хотел быть политологом и ненавидел Белый дом и его окрестности. Хороший специалист, хороший человек.

А что уж говорить о наших равнинах! Кирилл был студентом весьма способным, подавал надежды, даже подался в аспирантуру, но по пути решил ее бросить. Сообщая мне об этом, обезоруживающе улыбнулся: «Диссертацию защитить — это ж сколько времени надо! Научная работа при нынешних зарплатах — подвиг, к которому я не готов. Наука — это для святых, а я не святой». Я посмотрел в его искренние глаза и согласился.

Словом, Кирилл ушел работать в банк, через пару лет стал гонять на красном двухместном феррари, подтверждая формулу: кто что охраняет, тот то и имеет. Хоть я и был когда-то наставником Кирилла, места в феррари для меня не нашлось. Рядом с Кириллом обосновалась красотка с длиннющими ногами, ногтями и ресницами. Кирилл и вправду был толковым человеком, в уме хорошо считал. Его обезоруживающая улыбка до сих пор стоит у меня перед глазами. Высоко сидел, далеко глядел.

А я так думаю, что филологией нужно заниматься именно потому, что подвиг. Именно поэтому выжившие филологи — не люди, а кремень. Правда, среди них расплодилось чересчур много женщин постбальзаковского возраста. Наверное, потому, что женщины живут дольше мужчин.

* * *

Когда на филфаке МГУ впервые проводили Олимпиаду, на афише значилось: «Первая традиционная лингвистическая Олимпиада». Именно с таким умыслом и следует приступать к делу: начало у него есть, а конца не будет. В век удобных одноразовых вещей такой строй мысли вызывает уважение.

* * *

Зашел в японский магазин. Русской водки там не оказалось, купил бутылку местной под названием «Слеза самурая». В том смысле, что напиток очень чистый и качественный. Я тогда молодой был, неопытный. И выпил-то чуть-чуть, но всё равно от этой сивухи наутро голова разламывалась. Я ощущал себя самураем, голову которого враги сжимают железным обручем, чтобы выведать секрет. Я бы и раскололся, но никакого секрета не знал.

Я тогда молодой был, лекарств с собой не возил. Отправился в аптеку, объяснил обстоятельства, попросил анальгина. Но оказалось, что анальгин в Японии продается только по рецепту. Я тогда пошутил, что производитель «Слезы» должен был предусмотрительно приложить рецепт к своей поганой бутылке. Седой продавец понимающе улыбнулся и посоветовал отпаиваться крепким чаем. Мол, наш зеленый чай от любой сивухи и хвори помогает. И никакого рецепта для чая не надо. Что и говорить — удобно.

В общем, японской водки я больше никогда не пил. Заменой ей стала польская «Зубровка» — напиток надежный и бессиндромный. Легкий лекарственный запах мне очень нравился. Поляки в таких делах понимают. Приятно, что они ни капельки не скрывают этого.

Я покупал «Зубровку» в крошечном магазинчике возле железнодорожной станции, хозяин каждый раз горячо благодарил меня и кланялся: «Обязательно приходите еще!» Японцы крепкие напитки не жалуют, у хозяина образовалось затоваривание, так что мои вредные привычки выручали его. Я тоже кланялся хозяину и заранее благодарил за доставленное удовольствие.

На магазинной полке покоилось четыре бутылки «Зубровки», за время своего двухмесячного пребывания в этом городишке я опустошил три. А на этикетке четвертой поставил крошечный крестик между рогов симпатичного быка. Я надеялся, что когда-нибудь приеду сюда еще раз и проверю, та же самая бутылка стоит на полке или нет.

Такой случай представился через год. Увидев свой крестик, я страшно обрадовался. Во-первых, японцы за этот год не отказались от своих обыкновений, а в нашем быстро меняющемся мире приятно видеть консерваторов. Во-вторых, уж больно мне эта «Зубровка» понравилась. Вот я ее и дождался! Или это «Зубровка» меня дождалась? Кто кого ждал больше? Любая вещь огорчается, когда обнаруживает, что она никому не нужна. Верно я говорю?

Александр Мещеряков