Они встретились в кафе на Пятнадцатой улице Северо-Запада, договорившись по телефону. Прежде они не были знакомы, но, конечно, друг о друге слышали. Один жил в Вашингтоне, другой приехал в столицу по делам и на следующий день должен был вернуться в Итаку, штат Нью-Йорк. Не стали терять время на знакомство. Один достал пачку «Кэмел», сигареты, которые курил непрерывно, одну за другой. Второй достал сигарету из портсигара и вопросительно посмотрел на первого. Тот кивнул (в глазах у него блеснула смешливая искорка). Второй закурил, стараясь, чтобы сладкий дым не мешал визави. Первый заказал капучино и булочку, второй — двойной черный кофе без сахара.
Они посмотрели друг другу в глаза и одновременно сказали:
— Значит, вы верите в…
И оба рассмеялись.
Лед был растоплен, кофе и капучино принесены, и разговор начался непринужденно, будто они были знакомы много лет и встретились после долгого перерыва.
— Вы действительно верите, что в результате любого квантового взаимодействия возникают миры, отличные от нашего?
— Вы действительно верите, что в Галактике есть миллионы («Миллиарды», — поправил визави) высокоразвитых цивилизаций, с которыми мы непременно установим контакты?
Оба кивнули и отпили из своих чашек. Один был на четыре года старше другого, но, если бы кто-то наблюдал за ними со стороны, они могли показаться братьями и, может, даже близнецами.
— Вы сказали по телефону, что у вас есть множество вопросов, — продолжил первый, прикурив от недокуренной сигареты следующую.
— Да, вопросы… Например… В Галактике существуют миллиарды разумных цивилизаций… — собеседник поморщился и постарался скрыть скептическую улыбку в табачном дыме. — Да хотя бы и одна… Надеюсь, вы не возражаете, что хотя бы одна цивилизация существует? Кроме нашей?
— Допустим, — вежливо согласился собеседник.
— И всякий раз, когда они ставят квантовый эксперимент, мироздание ветвится, возникают вселенные, где их экспериментаторы видят разные результаты?
— Конечно.
— А мы? Во всех этих вселенных мы с вами сидим в кафе и рассуждаем о вере в науке. От того, что кто-то где-то измерил импульс электрона, для нас с вами не изменилось ничего, для нас мир не разветвился.
— Вот вы о чем… Разветвился, конечно. И потому, что где-то кто-то произвел наблюдение и увидел результат. И потому, что мы с вами за эти минуты тоже разветвили мироздание. Вы могли заказать латте, это тоже эксперимент, пусть и мысленный. Вы ведь подумали, прежде чем сделать заказ, верно?
— Да. Вскользь, но подумал. Однако это всего лишь мысль, а не физический эксперимент. Впрочем… Соглашусь, вы правы. Когда я делаю мысленный выбор, у нейронов в мозгу возникают варианты переходов, электрический импульс может пойти так, а может этак… Любопытно, мне это не приходило в голову. Нужен наблюдатель, чтобы разветвить волновую функцию, разве не так? А в мозгу…
— Это распространенная ошибка. Роль наблюдателя огромна в копенгагенской интерпретации. Я как-то пытался это объяснить… Но после одной печальной для меня встречи… Впрочем, неважно. В моей интерпретации роль наблюдателя равна нулю. При любом взаимодействии осуществляются все варианты, независимо от вашего выбора. А вы оказываетесь в том или ином варианте. Моя интерпретация полностью детерминирована, в отличие от копенгагенской. Все результаты взаимодействий осуществляются со стопроцентной вероятностью. И когда ваши гипотетические инопланетяне сталкивают два фотона, происходит ровно то же, когда вы выбираете между черным кофе и латте.
— Трудно в это поверить.
— Вот-вот. Вы либо верите, либо нет, доктор Саган. И это тоже, кстати, выбор, который ветвит волновую функцию.
— Неужели? И в это я тоже должен поверить?
— Да. Или нет. Поверив, вы создаете одну ветвь многомирия. Не поверив — другую. Но возникают обе.
— Три, — сказал Саган и махнул рукой, едва не опрокинув чашку. Впрочем, напитка там оставалось на донышке. — Минимум три, доктор Эверетт.
— А, ну да. — Эверетт кивнул. — Есть ветвь, где вы сомневаетесь.
— Точно, — улыбнулся Саган, — в этой ветви мы и находимся.
— Знаете, — медленно произнес Эверетт, будто искал точное слово, чтобы выразить мысль, только что пришедшую ему в голову, — мне, да и вам наверняка приходилось множество раз слышать, что главное в науке — сомнение. Сомневайтесь в правильности теорий, и тогда вы придумаете что-то новое. Сомневайтесь в аргументах — чужих и своих, — и тогда вы будете прилагать больше усилий, чтобы доказать свою идею или опровергнуть чужую. А на самом деле куда важнее и плодотворнее в науке вера.
— Вот как? — Сагану мысль не понравилась. Вера ассоциировалась для него с религией. С человеческими отношениями. С книгами, наконец, то есть, в конечном итоге, с теми же человеческими отношениями. Верю ли я главному герою? Верю в победу справедливости? Верю в то, что будущее окажется лучше настоящего?
Он так и сказал, не подбирая слов, но, как ему показалось, его слова прозвучали убедительнее, чем монолог Эверетта.
Тот прикурил очередную сигарету. Вопросительно посмотрел на визави, но Саган демонстративно отложил портсигар в сторону. Не сейчас.
— Вера, — убежденно произнес он, — хороша, когда нет рациональных аргументов. Нет доказательств. Вера, неверие, сомнение. Триада вне логического поля.
— Вы сказали, что верите в существование миллионов («Миллиардов», — автоматически поправил Саган) инопланетных цивилизаций, — улыбнулся Эверетт. — То есть логических аргументов и наблюдательных фактов у вас нет.
— Напротив, именно логика убеждает меня, что иные цивилизации существуют. Космос огромен. В Галактике сотни миллиардов звезд, подобных Солнцу. Планетные системы — да, пока не обнаружили ни одной, но логично: если есть планеты у типичной звезды, Солнца, то — простой метод индукции — планеты должны быть почти у каждой звезды. Вы наверняка знаете о формуле Дрейка…
Он опять взмахнул рукой и опрокинул чашку. Тут же подхватил и поставил на место, но капелька кофе пролилась на обшлаг рубашки. Саган достал платок и осторожно протер пятнышко.
— Не получится, — с сочувствием сказал Эверетт. — Надо теплой водой.
Саган оставил попытки и продолжил с того места, на котором остановился.
— Формула Дрейка учитывает реальные параметры: количество солнцеподобных звезд, долю звезд, которые…
— Да, — Эверетт довольно невежливо перебил собеседника. — Я видел эту формулу. Каждое значение в ней принимается на веру, согласитесь. Можно получить, что в Галактике миллиарды разумных рас, а можно — что одна-единственная. По вере вашей… Но я совсем не то имел в виду. Я хочу сказать, что в науке главное — вера, а не рациональность. И это, на мой взгляд, прекрасно. И ужасно одновременно.
Сагану было что возразить, но неожиданно захотелось дослушать. Он слышал от тех немногих физиков, которые были лично знакомы с Эвереттом, что он — человек сугубо рациональный, не подверженный эмоциям. Джон Уилер как-то обмолвился в случайном разговоре, что Эверетт постоянно погружен в свои мысли и просчитывает поступки, как математик строит формулы, выводя одну из другой. Сейчас Саган видел перед собой совсем не такого человека: Эверетт нервно бросал одну сигарету и сразу брал другую, пепельница была заполнена недокуренными и даже незакуренными сигаретами почти до краев.
— С чего начинается наука? С факта? С удачного эксперимента? С яблока, якобы упавшего на голову Ньютона? Нет, нет и нет. Всё начинается с веры. Вам пришла в голову мысль, и вы поверили, что она верна. Прежде, чем вывести формулу, вы должны поверить, что стоите на верном пути. Если такой веры у вас нет, ничего не получится. Вот о какой вере я говорю. Внутренняя вера в то, что вы правы. Это…
Эверетт неожиданно оборвал себя, будто вспомнил что-то важное.
Саган тоже вспомнил. С чего началось его увлечение астрономией? С детского восторга, когда он разглядывал звезды на небе и искал созвездия, контуры которых недавно видел в старом звездном атласе, обнаруженном на верхней полке отцовского книжного шкафа? Как-то, отвечая на вопрос журналиста, он так и сказал, но… Нет. Ему казалось, что он всегда, сколько себя помнил, верил в то, что с неба на него глядят внимательные добрые глаза. Он поднимал взгляд и верил, что слышит далекую звездную музыку. Наука? Тогда он не думал ни о какой науке. Он даже не знал, что наука существует. Он верил…
Всегда нужно во что-то верить.
Странный у них получался разговор. Неожиданный. Не о том Саган собирался говорить с Эвереттом.
Надо начать с начала.
— Двойной кофе, пожалуйста, — сказал он проходившему мимо столика официанту и вопросительно посмотрел на Эверетта. Тот покачал головой.
— Вы верите, — вернулся Саган к началу, — что миллиарды вселенных действительно существуют.
— Скорее всего, — Эверетт запустил к потолку кольцо дыма, — не миллиарды, а бесконечное число. Каждую планковскую единицу времени во Вселенной происходит… честно говоря, я не считал, сколько, но наверняка астрономическое количество ветвлений…
— В это невозможно поверить, — пробормотал Саган.
— Вот видите! — воскликнул Эверетт. — С этим я сталкивался много раз! Первая фраза, которую я услышал от Бора: «Чепуха, я в это не верю!» Он так и не поверил. И убедить его не могли никакие логические доводы. Никто не поверил. Мне стало скучно, и я бросил физику.
— Но, — осторожно заметил Саган, — весной вы все-таки прочитали лекцию в Остине.
— Да, и жалею об этом. Впрочем, путешествие было приятным, Нэнси и дети получили удовольствие.
— Я слышал, что Девитт и Уилер верят в вашу интерпретацию…
— Вот! — Эверетт взмахнул сигаретой. — Верят! В науке всегда так. Кто-то верит, кто-то нет. Когда тех, кто не верит, больше, теория остается маргинальной, будь она сто раз правильной. Проходит время, люди привыкают, начинают верить, что автор был прав…
— Просто — начинают верить? Или появляются аргументы, доказательства, результаты экспериментов…
— Конечно, — с горечью произнес Эверетт. — Но у веры с наукой разные пути. Теория может быть логичной, внутренне непротиворечивой, оправданной, но… «Чепуха, я в это не верю».
Официант принес и поставил перед Саганом чашку, и Эверетт попросил:
— Мне еще капучино. И пачку «Кэмел».
Обернулся к Сагану.
— И я не верю, что существует в нашей реальности еще хотя бы одна разумная цивилизация, кроме нашей. Уж извините.
— Почему? — вырвалось у Сагана.
— Я могу привести десяток веских аргументов, но лично для меня все они незначимы. Я просто в это не верю.
— И не поверите, — не удержался от насмешки Саган, — даже если на поле для гольфа опустится летающая тарелка, и из нее выйдет разумное существо?
— Нет, — улыбнулся Эверетт. — Хотя бы потому, что у нас нет определения, что такое разум. Что такое разумное поведение? Существо может считать себя разумным, а вы считаете иначе. Что пришелец должен сделать, чтобы вы посчитали его разумным? Он знает таблицу умножения? Он может построить пирамиду Хеопса? Сферу Дайсона? Но таблицу умножения наверняка знают муравьи. Пирамиду Хеопса могут соорудить инопланетные термиты. Сфера Дайсона — нонсенс с инженерной точки зрения, а миллионы объектов, затмевающих свет звезды, могут иметь и естественное происхождение. Просто вы верите, что это — работа разумных существ, а я не верю.
— Вы шутите, доктор Эверетт, — с осуждением сказал Саган.
Он ожидал, что Эверетт скажет «какие тут шутки», но тот спокойно произнес:
— Да. Вера нужна, чтобы сделать что-то новое. Вера нужна, чтобы что-то новое принять. В школе на уроках физики мы сами проводили опыты по электричеству, механике, оптике… Нам говорили: видите своими глазами, что закон Ома, третий закон Ньютона, закон преломления света — это реально действует. При чем здесь вера? И мы… лучше я о себе… я верил, что вера ни при чем. Потом подумал: да, я вижу своими глазами показания приборов. Я сам могу вывести формулу закона Ома. Но я ведь верю, просто верю в то, что показания амперметра отражают реальность. Есть основы физики — они неопределимы, они фундаментальны, и мы в них верим. А поверив, строим здание физики. Мы верили, что верны постулаты Евклида. Риман не поверил — и появилась новая геометрия. Бор поверил, что волновая функция коллапсирует при наблюдении, и физики поверили Бору. А я поверил, что волновая функция не коллапсирует. Изначально, подсознательно — вера. Вы верите в Бога?
Вопрос прозвучал неожиданно, но Саган был к нему внутренне готов и ответил сразу:
— Я атеист.
— И вы верите, что не Бог создал Вселенную, хотя мировые константы так точно подогнаны друг к другу, что в нашей Вселенной оказалась возможной жизнь.
— Я читал работу Картера об антропном принципе, — кивнул Саган. — Знаю, что большинство физиков не верит, что…
Он замолчал, поняв, что попался. Эверетт улыбнулся.
— В многомирие вы не верите, но если вы атеист, то из антропного принципа вытекает идея, что вселенных должно быть множество — с самыми разными физическими законами. А мы, естественно, живем в такой вселенной, где законы физики благоприятствуют зарождению жизни. В других вселенных нет никого, кто мог бы верить или не верить.
— Вселенная может быть и одна. Просто она такая — и всё. Мы не знаем, как возникли законы природы. Может, другими они не могли возникнуть. Так устроено мироздание…
— И вы верите в такую гипотезу? — насмешливо спросил Эверетт.
— Пожалуй… — протянул Саган. — То есть, пожалуй, нет.
— Вот видите, — пожал плечами Эверетт. — Вера… во всем нужна прежде всего вера. Вы верите не в Бога, а в науку. В науке вы верите, что наша Вселенная — единственная. Вы верите, что существует множество разумных цивилизаций и ищете доказательства. Аргументы в пользу того, что их нет, вас не убеждают, потому что противоречат вашей вере.
— Здравый смысл…
— Вы верите в здравый смысл, хотя в квантовой механике здравый смысл только мешает?
— Но мы говорим не о квантовой механике, а о внеземных цивилизациях!
— Прекрасно. Вы верите, что понятие здравого смысла применимо к этим цивилизациям? Но если для них здравый смысл — нечто иное, чем для вас? Как вы определите, что перед вами — разумное существо?
— Хотя бы по тому, что оно должно понимать математику.
— В нашей Вселенной, — вставил Эверетт. — Но по антропному принципу, в который вы верите (а в Бога — нет), в других вселенных законы природы другие, математика тоже, не говоря о физике.
Эверетт закурил очередную сигарету, официант принес ему капучино.
— Давайте перейдем к делу, — резко сказал Эверетт. — Вы хотели говорить не о науке и не о вере.
Саган расплескал кофе. На этот раз чашка была полной, подхватить ее он не успел — слишком неожиданно все произошло, но рубашку он все-таки сберег: кофе полился по столу и ручейком потек на пол.
Позвали официанта, и пока тот вытирал стол и лужицу на полу, Эверетт и Саган курили и сквозь дым изучали друг друга, будто только что встретились и еще даже не приступили к знакомству.
— Вы правы, — сказал Саган, получив новую чашку кофе. — Вопрос у меня вполне конкретный. Недавно… Если говорить точно, 15 августа доктор Эйман… он работает в радиообсерватории Университета штата Огайо… зафиксировал очень странный радиовсплеск, продолжавшийся 72 секунды. Очень узкая несущая частота, близкая к линии излучения межзвездного водорода. Как известно… — Саган намеренно сделал паузу, чтобы понять, известно ли это доктору Эверетту. Тот, однако, своего отношения никак не выразил, и Сагану пришлось объяснить. — Предполагается, что внеземные цивилизации ведут передачи именно на этой частоте, чтобы их было легче обнаружить.
Эверетт хмыкнул.
— Вы наверняка понимаете, что искать сигнал на самой шумной частоте — довольно странное занятие. Я бы выбрал область спектра, где нет сильных линий или полос. Но…
Он пожал плечами: вольному, мол, воля.
— Разумеется, — подавив желание объяснить Эверетту, что, разумеется, они сто раз подумали, прежде чем выбрать именно линию излучения нейтрального водорода, Саган продолжил.
— Определили на небе две области, откуда мог идти сигнал, с точностью до угловой секунды. Ждали повторения. Прошло полтора месяца — сигнал не повторился.
— И разумеется, — Эверетт даже не старался скрыть насмешку, — вы поверили, что это сигнал инопланетной цивилизации.
— Как вы сами сказали, без веры в науке делать нечего.
— Но были и другие гипотезы, — Эверетт не спрашивал, он утверждал.
— Конечно. Мы изучили все мыслимые варианты. Веру нужно проверять.
— Все мыслимые варианты… — протянул Эверетт, притушил сигарету в пепельнице, из его взгляда неожиданно исчез скепсис и появился интерес, которого минуту назад не было. — Вы хотите сказать, что один из вариантов…
— Его предложил Штольц, аспирант доктора Эймана.
— …Стала идея, что сигнал пришел из иной ветви… из иной вселенной?
— Не хочу сказать, что мне эта идея…
— Неважно. Вы ее обсудили. И отнеслись настолько серьезно, что решили обратиться ко мне. И отправили не автора идеи, а прилетели сами.
— Ну… — протянул Саган. — Я в Вашингтоне по делам, связанным с проектом SETI, и заодно…
— У этой версии должна быть причина.
— Да. В обеих областях неба, откуда мог прийти сигнал, нет звезд.
— То есть? — удивился Эверетт. — Вообще нет?
— Есть несколько очень слабых объектов, но это, скорее всего, галактики, расположенные…
— То есть сигнал пришел из пустоты, — констатировал Эверетт.
Саган кивнул.
— И вы хотите знать, допускает ли моя интерпретация не только ветвление мироздания, но и возможность отправки сигнала из одной ветви в другую.
— Э-э-э… Примерно так. Я читал вашу статью в Modern Physics. Я прочитал вашу лекцию, с которой вы весной выступили в Остине. Судя по вашим работам, никаких контактов между ветвями быть не может. Линейность уравнений Шрёдингера не допускает…
— Нет, — решительно сказал Эверетт. Потянулся за пачкой сигарет, но отдернул руку. Отодвинул почти допитую чашку капучино. Посмотрел Сагану в глаза, и тот не отвел взгляд. — Хотите знать мое мнение, Карл? Могу я называть вас Карлом?
— Естественно… Хью.
— Я верю… Повторяю: верю и с самого начала верил, но ни слова об этом не написал ни в диссертации, ни в статье, ни словом не обмолвился в лекции. Наука начинается с веры, да, но пока не получены аргументы, веру подтверждающие, нужно веру свою держать при себе. Вы, наверно, представляете, Карл: во что только ни верят физики! Если с ними поговорить наедине и если они уверены, что разговор не выйдет наружу, пока не будут найдены аргументы…
— Вы верите… во что, Хью?
— Черт побери, конечно, в то, что ветви не только расходятся, но и взаимодействуют! Я писал — вы читали — о волновой функции Вселенной. Эта волновая функция является не простым сложением волновых функций всех элементарных процессов, суммой волновых функций всех ветвей, какие могли возникнуть с момента Большого взрыва. Это не аддитивный процесс, Карл! Волновая функция Вселенной должна обладать качествами, которых нет у простой суммы. Я чувствую это. Я в это верю.
— Понимаю, — пробормотал Саган, пораженный неожиданной вспышкой. Казалось, Эверетт впервые позволил себе высказать вслух мысль, лелеемую многие годы.
Эверетт неожиданно успокоился.
— Да, — сказал он. — То, что сказал студент… как его фамилия… Штольц? То, что он предложил, — возможно. Я даже думаю, что это единственно возможное объяснение вашего странного сигнала, пришедшего ниоткуда.
— Значит, вы согласны, что…
— Это ровно ничего не значит, — грустно произнес Эверетт. — Ровно ничего. Я не занимаюсь квантовой физикой уже лет двадцать. Меня это давно не интересует.
— Но вы сказали…
— Между нами, Карл. Я верю, что ветви мироздания не только расходятся, но и сходятся — на время или навсегда. Уравнения этого не допускают, но сама квантовая механика возникла из классической, где нет ничего из того, что допускает квантовая.
— То есть вы верите, — Саган сделал ударение на последнем слове, — что сигнал пришел из другой ветви?
— Откуда ему еще прийти? — хмыкнул Эверетт. — Вам наверняка знакомо это ощущение, Карл… Когда вы верите в то, что еще не можете доказать. Когда верите… чувствуете… знаете… Только вы это чувствуете и знаете, больше никто, потому что только вы верите, а остальные — пока нет.
Эверетт знаком показал проходившему мимо столика официанту, чтобы тот принес счет.
— Позвольте мне… — начал Саган.
— Нет. Каждый за себя.
Расплатились, но продолжали сидеть, глядя друг на друга. Эверетт спрятал в карман легкой куртки сигареты, Саган положил портсигар в рюкзачок. Оба понимали, что не сказаны еще какие-то нужные слова, точка в диалоге не поставлена.
— Будет очень жаль, — медленно заговорил Саган, — если вы правы, и мы — единственный разум в нашей Вселенной.
Эверетт кивнул.
— Будет очень жаль, — сказал он, — если наша Вселенная — единственная.
— Вы это допускаете? — спросили одновременно и рассмеялись.
Смех разрядил возникшее было напряжение.
Оба поднялись.
— Я, — сказал Саган, когда они шли к выходу из кафе, касаясь друг друга локтями, — задумал роман о том, как астрономы поймали странный сигнал, оказавшийся посланием иного разума. И никак не могу его начать.
— Почему? — из вежливости спросил Эверетт. — Если вы верите в эту идею, то писать легко и приятно.
— Конечно, — согласился Саган. — Но есть трудность. Персонажи, естественно, должны предлагать различные объяснения. Возражать главной героине. Возражения должны быть убедительны. Для меня. Понимаете?
— Да, — кивнул Эверетт. — Вы сами должны верить в то, что пишете. В том числе — в серьезность иных интерпретаций. Вы придумали студента и воспользовались случаем… Я должен был убедить вас, что многомировая интерпретация — серьезное возражение. И сигнал из пустоты…
— Сигнал реален, и студент тоже! — воскликнул Саган. — Я думал, включать ли такую версию в роман, поскольку она выглядела…
— Вы сами не верили в то, что собирались писать, — заключил Эверетт. — Теперь вы готовы принять решение.
— Я… — начал Саган, но Эверетт не дал ему закончить фразу.
— Не говорите, — быстро произнес он. — Сохраните интригу! Когда ваш роман будет опубликован, пришлите мне экземпляр. Я прочитаю и пойму, какое решение вы приняли.
— Хорошо, — кивнул Саган. — Но боюсь, это будет не скоро.
— Я подожду! — улыбка Эверетта оказалась добродушной. — Как будет называться ваш роман?
— Пока не придумал, — покачал головой Саган. — Название должно быть простым, но точным.
— «Контакт»? — предложил Эверетт.
Павел Амнуэль
Примечание: роман Карла Сагана «Контакт» был опубликован в 1985 году. Хью Эверетт умер в 1982-м, так и не прочитав этого романа. Эверетт выступил с лекцией о многомировой интерпретации квантовой механики весной 1977 года в Университете Остина. Странный радиосигнал, получивший впоследствии название «Wow!», был зафиксирован 15 августа 1977 года, но объяснение ему нашли лишь в 2024 году.
(2 оценок, среднее: 3,50 из 5)
Загрузка...