Экономика расставания

Подзаголовок книги может обмануть — как будто в ней речь идет о мучительных разлуках. На самом деле автор не рассказывает о горести прощаний, эмоциональных взрывах при расхождении жизненных путей. Расставание — просто другое имя для приобретения характера в свободной любви. Книга говорит о разных формах эмансипации женщин, завершавшейся в каждом случае новым пониманием истоков страсти. Не в том смысле, видят ли в страсти божественное или дьявольское или нейтральное начало: это про ее природу, а не про истоки.

Страсть проступает и в переписке, и в регулярном пребывании наедине с собой, и в готовности перевернуть всё вверх дном в стране и бросить вызов всему высшему свету. Иначе говоря, исток страсти — это условие, благодаря которому женщина, несмотря на всё противодействие века, не лишится свободы мысли и поступков, сохранив страсть так, как сохраняют разум.

Книга дополняет и труды Мишеля Фуко, и эссе Паскаля Киньяра. Эти авторы-мужчины показывали, как страсть удерживалась в рамках благодаря политическим формам действия, тогда как в книге Сабин Мельхиор-Бонне женскую страсть длит только особая экономика, система инвестиций и гарантий. Даже если большинство героинь книги влияло на политику, это лишь дополнительные, но не основное условие страсти.

Это очень французская, даже парижская книга. Парижские профессора часто пишут с любовью о своих предшественниках многовековой давности, например о Жане Буридане и слухах вокруг него: средневековый профессор понятнее коллег недавнего прошлого. Так и Сабин Мельхиор-Бонне, преподаватель Коллеж де Франс, с любовью рассказывает о могиле Абеляра и Элоизы на кладбище Пер-Лашез. Эти средневековые любовники для нее — изобретатели французского канона любви, требующего отказа от телесных привычек ради чувств.

Ты можешь быть меланхоликом, тебя может охватывать тревога, ты можешь привыкнуть к удобству или физическим трудам, но эти телесные привычки на время любовных занятий следует оставить за дверью — иначе пропадет интеллектуальное содержание опыта. Мельхиор-Бонне пишет большую апологию французской любви, которая иначе окажется предметом насмешек. Любви в других странах уделено меньше внимания; русская любовь, любовь Екатерины II к Григорию Потёмкину, объясняется страхом переворота — русская культура зависла для исследовательницы над бездной задолго до Достоевского.

Французским титанам любви исследовательница противопоставляет английских фантазеров: Генриха VIII, принципиального в беспринципности; Джеймса Босуэлла, расчетливо игравшего в легкомыслие; Горацио Уолпола, коллекционера комфортных слов и дел. Англичане в ее изложении выглядят, если употребить образы из русской литературы, чичиковыми, а не онегиными. Они основательны, но только в поддержании своего фальшивого образа надежного человека; они умны, но тратят весь свой ум на учтивость, не заботясь о себе, не давая отчета себе до конца в своих поступках, и потому делают женщин несчастными как раз тогда, когда пытаются дать волю своему сердцу. Однако французский галантный век, французская наполеоновская эпоха или даже времена Симоны де Бовуар — совсем другое дело.

Французские героини книги изобретают неписаные кодексы. Так, в эпоху регентства кардинала Мазарини дамы стали ставить себя выше закона — пока мужчины тратят себя на страсти и амбиции, дамы могут томно соблазнять, учреждая всё новые предлоги для личной свободы. Законом частной и публичной жизни для обоих полов прежде был договор мужчин. Но герцогиня де Лонгвиль, покровительница всей фронды и возлюбленная философа Ларошфуко, издает манифесты, организует восстания, руководит боевыми и дипломатическими действиями — нарушает закон всеми возможными способами. Такое постоянное пересечение границ позволяет и следующим поколениям, например героям романа Шодерло де Лакло, расставаться без сожалений — всё равно стратегия и тактика нарушения границ важнее любых телесных эмоций.

Узел проблем, обсуждаемых в книге, мы видим в том, что фронда выступала против духа предпринимательства, принесенного Мазарини, против новых людей во власти, против открытости сословий и финансов. Соответственно, дамы — ангелы фронды, прециозницы, как Мадлен де Скюдери, в противовес деловой открытости создают канон романа с ключом, романа придворных намеков на конкретных лиц, который противостоит либерализму с его свободной вербовкой новых людей, когда всех и не упомнишь. Ведь либерал-вольнодумец играет чувствами других, давая вольность мыслям, дает волю чувствам; тогда как роман с ключом отводит всем мужчинам и женщинам свою роль в сюжетах, свою роль гениев места. Одержимость образом возлюбленного никуда не исчезает, но он превращается в демона, статую, духа внутри романного целого, так что женская страсть может длиться и разумно расходоваться, пока пишется роман.

Так создается новая экономика, противопоставляющая избытку накопления при заполнившем казну до краев Мазарини размеренность трат. Здесь героинями Мельхиор-Бонне становятся деятельницы такой экономики сдержанности — например, любовница Людовика XIV Луиза де Лавальер, которая стремилась к эмоциональному равновесию, «любить и быть любимой», или Сидония де Курсель, чей либертинаж состоял в том, чтобы заботиться не о репутации, раз всё равно ни у кого ее уже нет, а о правильных инвестициях в месть и интригу.

Во многом это и есть цель автора — показать французских женщин, в отличие от английских, не жертвами обстоятельств, но создательницами совершенно новых типов сделок и регламентов деловой этики. Эта женская новация бросает свет на всё последующее содержание книги. Любовные истории XIX и ХХ века, рассмотренные Мельхиор-Бонне, ничем бы не отличались от лонгридов глянцевых журналов, если бы туда не были добавлены две параллельных экономики — экономика времени и экономика тела, которые, несмотря на все амбиции мужчин, оставались под полным контролем женщин.

Александр Марков, профессор РГГУ