Заметки на полях о бессмысленности запретов

Аня Зайцева
Аня Зайцева

Однажды в апреле 1870 года младший чиновник для наблюдения за типографиями, литографиями и книжной торговлей в Москве Зармайр Мсерианц получил анонимную записку о том, что в литографии Григория Трофимова (на Мясницкой улице, в доме Черткова) тайно печатают прокламации. Наблюдательный аноним приметил, что днем работники мастерской спят, а по ночам трудятся, и приносит им заказы один студент. Литографскую мастерскую проверили, Трофимова оштрафовали на 50 рублей и на трое суток посадили на гауптвахту. Казалось бы, обычная история, только вот при проверке ни одной прокламации не нашли.

На всех станках и подготовленными к печатанию Мсерианц обнаружил листы лекций по разным дисциплинам университетского курса. Среди них: общее право, каноническое право, римское право, история римского права и другие. Судя по опросам присутствовавших, дело кипело уже третью ночь1. Похожая история случилась осенью 1871 года и с литографом Яковом Пашковым, оштрафованным на десять рублей и тоже отбывшим свои трое суток ареста. В его мастерской оказались записанные студентами лекции по судебной медицине и офтальмиатрии2. Впоследствии суд приговорил по схожим делам еще несколько московских печатников к штрафам и гауптвахте. Так что же было не так с этими студенческими конспектами?

С точки зрения содержания, с ними всё было в порядке. Ничто запрещенное не скрывалось под официальными названиями учебных курсов. Римское право на поверку оказывалось римским правом, а теоретическая химия — теоретической химией. Однако власти в любом случае ожидали подвоха. Уже в середине XIX века студенты, оценив доступность литографии, стали печатать и распространять нелегальную литературу. В 1861 году кружок Петра Заичневского и Перикла Аргиропуло литографировал «Лекции о сущности религии» Людвига Фейербаха, «Крещеную собственность» и некоторые другие сочинения Александра Герцена.

Действительно, литографировать любой текст к середине XIX века стало довольно просто. Для этого было нужно: написать что угодно литографическими чернилами на листе гладкой бумаги, затем перевести написанное с листа на литографский камень, протравить его азотной кислотой, смешанной с водой и гуммиарабиком, и покрыть краской — и, приложив к камню чистый лист бумаги, отправить под пресс3. Из-под пресса выходил уже готовый отпечатанный лист, точно такой же, каким был первый, написанный от руки, почти точная его копия.

Операцию следовало повторить столько раз, сколько требовалось экземпляров заказчику, от пары десятков до нескольких сотен. Таким образом возникал тираж, и рукописные листки превращались в тиражное издание. Поскольку литографские камни подлежали учету и имелись почти исключительно в печатных заведениях, большая часть перечисленных выше действий выполнялась работниками этих заведений. Студентам же нужно было только написать текст, отдать его литографу и спустя некоторое время забрать заданное число копий. Если сравнивать это с современными студенческими практиками, то можно сказать, что это был очень медленный ксерокс.

Пользовались им всю вторую половину XIX и часть XX века широко и часто в разных целях, в том числе и политических, но больше всего для размножения лекционных конспектов. Нужда в таких пособиях в студенческой среде существовала постоянно: стандартизованных учебников не было, научные труды большинству учащихся были не по средствам. Кроме того, содержательно записи лекций лучше всего годились на то, чтобы, прогуляв сколько удастся занятий, вызубрить основной материал за пару ночей и сдать экзамен. Кстати, профессора нередко поддерживали практику литографирования записей. Благодаря литографии, их слушатели, не имевшие доступа в фундаментальные библиотеки учебных заведений и денег на книжные лавки, получали минимум необходимых для учебы материалов. Сам же профессор, если ему доставались авторские экземпляры, тоже мог использовать их, например как готовый черновик для дальнейшего редактирования курса.

Иногда такая встреча интересов порождала весьма неловкие ситуации. Вот что вспоминал о своих студенческих годах Евгений Трубецкой, сам впоследствии ставший профессором:

«Не только преподавание философии, — лекции вообще производили на нас неважное впечатление. Мы очень скоро убедились, что большинство профессоров читает лекции по старым просаленным тетрадкам, повторяя из года в год не только те же мысли, но даже те же описки. Помнится, однажды в лекции Н. А. Зверева меня поразила обмолвка: „поколение сменяется поколением, отцы становятся на место детей“. Этот lapsus linguae мне запомнился. И когда год спустя двоюродный брат мой стал с восхищением говорить мне о только что прослушанной лекции Зверева на ту же тему, я его перебил словами: „это про то, как поколение сменяет поколение, отцы становятся на место детей“. „Боже мой“, — воскликнул тот, — „неужели он и в прошлом году ту же ошибку сделал“?

На лекции одного профессора филолога я видел забавную сцену. Профессор читал даже не по тетрадке, а по литографированным запискам, а студенты следили по тем же запискам, одновременно с ним переворачивая страницы. Иногда, когда он делал пропуск, студенты радостно зачеркивали пропущенное. Пропуски делались профессором с особой целью: он, очевидно, хотел сбить слушателей, делая вид, что меняет курс. А они следили за ним с другою целью: проследить по пропускам, чего не нужно готовить к экзаменам. Иногда ему удавалось сбить следивших за ним; тогда их усилия — снова поймать его — напоминали растерянное метание гончих собак, вдруг потерявших след зайца»4.

Бывали и обратные случаи, когда издание лекций становилось для профессора способом найти ученика, а для студента — возможностью попробовать свои силы в выбранной специальности. Общение происходило во время редактирования студенческой записи, и многие из тех, кто готовил конспекты, корпел над редактурой и иллюстрациями, потом оставались в науке. В годы учебы изданием лекций занимались А. С. Бриткин, В. П. Ветчинкин, И. А. Здановский, М. К. Любавский, С. А. Муромцев, Н. М. Тулайков, Н. А. Шапошников, Н. М. Щапов и другие.

 Холодковский, Николай Александрович. Лекции зоологии, читанные в СПБ. Лесном институте профессором Н. А. Холодковским / Изд. студентов под ред. проф. 1886/7 акад. г. [Санкт-Петербург : Лит. С. Ф. Яздовского, 1887]. Указание на редакцию профессора на титульном листе — знак качества
Холодковский, Николай Александрович. Лекции зоологии, читанные в СПБ. Лесном институте профессором Н. А. Холодковским / Изд. студентов под ред. проф. 1886/7 акад. г. [Санкт-Петербург : Лит. С. Ф. Яздовского, 1887]. Указание на редакцию профессора на титульном листе — знак качества
Одно из самых трогательных воспоминаний о подготовке лекций к печати принадлежит историку А. И. Юшкову, издателю «Истории сословий» В. О. Ключевского:

«Накануне начала чтения лекций однокурсники пожелали издания курса в литографии, и мне, как уже издавшему ранее курс новой русской истории, поручили издать и этот курс и войти в переговоры об этом с профессором, что я и исполнил в тот же день. Василий Осипович прежде всего выразил недоумение, есть ли материальная возможность издавать необязательный курс, так как в то время среди студентов не бывало еще случая, чтобы литографировались лекции по предметам, по коим не предполагалось экзаменов. Но он, по-видимому, не знал еще о значительности количества слушателей, записавшихся на его необязательный курс. Я поспешил его уверить, что с этой стороны издание курса не вызывает для нас никаких сомнений и боязни риска, что для нас вопрос не в этом, а лишь в том, во-первых, чтобы получить его согласие на издание, а, во-вторых, в том, чтобы он не отказал в просмотре наших записей прежде их литографирования. Редакция нам нужна была в особенности потому, что ввиду новости курса, мы не могли бы пользоваться коррективом изданий прежних лет. При этом я предуведомил его, что издание предназначается исключительно для слушателей курса, а отнюдь не для публики извне, и что если бы кто-либо из посторонних, при наличности свободных экземпляров, пожелал бы иметь курс, то такое желание было бы исполнено в каждом отдельном случае лишь с ведома и согласия автора. Василий Осипович согласился.

Я записывал лекции в сотрудничестве со студентами-однокурсниками А. А. Кизеветтером и В. Н. Сторожевым. Чрез два дня я окончил составление по записям двух первых лекций, прочитанных 3 сентября, и 6 сентября понес рукопись к профессору на проверку. Я и раньше знал о его необыкновенной тщательности по редактированию даже общего курса, несмотря на то, что последний читался неоднократно; та же степень внимательности, которую он проявил при редактировании этого специального курса, превзошла все мои ожидания. Нужно заметить, что записывание его лекций не представляло особых трудностей: он читал небыстро и с обычной отчетливостью и внятностью, так что лекция воспроизводилась по трем записям со стенографической точностью, слова неразобранные или пропущенные были большой редкостью, и сомнения при составлении лекций были иногда лишь в грамматическом числе того или другого употребленного имени существительного. Редактирование он организовал следующим образом. Обыкновенно раз в неделю, дня чрез два или три после прочтения лекций, как только я успевал ее воспроизвести по записям, я являлся к Василию Осиповичу на дом часов в 5–6 вечера, и за письменным столом читал составленную лекцию; Василий Осипович слушал и делал исправления, замены текста и диктовал новые вставки, обыкновенно расхаживая из угла в угол по кабинету, иногда сидя на диване, на другом конце кабинета, иногда же лежа, когда был утомлен или не совсем здоров. Работа продолжалась часа три, четыре; иногда я уходил от него часов в 11–12 ночи. В общем редактирование курса для литографии заняло у В. О. Ключевского гораздо более времени, чем само чтение этого курса в университете. С первых же дней я убедился, что работа Василия Осиповича по редактированию истории сословий вовсе не была беглым просмотром студенческих записей с целью исправления ошибок и вставки нерасслышанных или исправления перевранных слов, как это делало большинство профессоров, удостаивавших просматривать записи своих издателей: это было не только редактирование, но и научная и литературная переработка, а нередко и замена совершенно новым изложением тех или иных мест изустно прочитанного курса, в особенности тех мест, которые касаются наиболее решительных моментов в историческом ходе сословного строя. Невольно получалась уверенность, что едва ли многие писатели, готовя произведение даже для большой публики, относились к своей работе с такой крайней степенью внимательности и аккуратности до самых последних мелочей (как напр., „новых строк“, правописания некоторых слов и знаков препинания), как это делал Василий Осипович для издания, предназначавшегося в сущности для очень ограниченного круга читателей. И чувствовалось, что это не было проявлением только преподавательской добросовестности: становилось ясно, что это лишь обычный метод работы великого ученого, великого мастера слова и мысли, применяемый им в своей ученой и литературной деятельности независимо от того, велик или мал круг его читателей и даже заслуживают ли они того, чтобы так для них трудиться. Сознавая, что мы, хотя и ученики его, всё же не имеем права отнимать у него так много досуга, я неоднократно от имени своего и товарищей извинялся за то, совершенно для нас неожиданное, обременение, которое мы причинили Василию Осиповичу своей просьбой проредактировать курс истории сословий»5.

Однако вернемся к нашему вопросу. Если практика литографирования лекций была настолько широко распространена, то зачем же понадобилось арестовывать литографов, которые всего лишь выполняли в своих мастерских заказы академического сообщества? Ответ заключается в том, что незадолго до истории с анонимной запиской, в 1869 году, литографирование лекций студентам запретили. Литографы не имели права принимать от студентов записок для печатания, но именно студенты и приносили такие заказы, многочисленные и весьма выгодные.

Лямбль Душан Фёдорович. Патологическая анатомия. Вып. 1–4 / [Проф. д-ра Д. Ф. Лямбля; Зап. студента Я. Кремянского по чтениям Лямбля в Харьк. ун-те в 1861–62 акад. г. Харьков: Лит. И. Попова, 1861–1865. Одно из красивейших ранних студенческих изданий. Выполнено нетипично аккуратным почерком и обильно иллюстрировано

Запрет вводился постепенно. Первые ограничения были введены в 1848 году Бутурлинским комитетом. С этого момента профессор нес ответственность за содержание отпечатанных записок, а надзор за этим содержанием осуществлялся опосредованно, через отправку обязательного экземпляра в Императорскую Публичную библиотеку6. И сами литографы, начиная с 1865 года, должны были придерживаться ряда неудобных правил. Так, им предписывалось отдавать лекции заказчику только спустя три дня после представления нескольких экземпляров из тиража в цензурный комитет7. Это было бы просто, если бы речь шла об обычной книге, которая выходит в свет сразу в виде объемистого тома. Лекции же печатались в течение семестра или даже года тонкими тетрадками и отдельными листами, а полный том записей по всему курсу собирался целиком лишь незадолго до экзамена, а иногда и с опозданием. Если бы литографы ждали окончания печатания, а затем еще три дня после отправки лекций цензорам, студенты бы лишились своих учебников. Наконец, в 1869 году литографированные записки были фактически приравнены к «печатным книгам», издавать их могли только профессора. Кроме того, отныне запрещалось раздавать готовые размноженные листы в лекционных аудиториях и следовало продавать их в книжных магазинах8. Все эти установления имели две цели: первую — проследить, чтобы профессора не говорили ничего лишнего и подозрительного с кафедры; и вторую — удержать студентов от печатания политической литературы под видом учебника. В общем, все эти установления полностью противоречили сложившейся практике, постоянно игнорировались всеми участниками процесса и потому в конечном счете оказались бессмысленны.

Сколько бы государство ни пыталось извне контролировать и наказывать, живая жизнь всё равно брала свое. Академическое сообщество продолжало ежедневные штудии, профессора читали лекции, студенты, если не прогуливали, то составляли и редактировали конспекты, рисовали иллюстрации и готовили чертежи, литографы же, невзирая на штрафы и аресты, обеспечивали бесперебойное тиражирование — и так на протяжении десятилетий. Благодаря некоторым послаблениям, в законодательстве в 1902 году появились первые легальные издательские комиссии при студенческих организациях, а в результате реформ 1906–1907 годов возникли настоящие студенческие издательства.

Несмотря на проблемы с деньгами, на сложность организации книгоиздательского процесса и на периодические разногласия участников, во второй половине XIX — начале XX века в академической среде сложилось особое пространство неформальной научной книжной коммуникации. Нам же на память об этой эпохе остались сотни и тысячи растрепанных литографированных изданий во всех крупных библиотеках страны, и я как библиотекарь тоже храню их в фонде и могу бесконечно ими любоваться и о них рассказывать.

Аня Зайцева,
канд. ист. наук, библиотекарь отдела редких книг и рукописей Научной библиотеки МГУ


1 ЦГА Москвы. Ф. 212. Оп. 1. Д. 23. Л. 66–73.

2 РГИА Ф. 776. Оп. 11. Д. 28. Л. 40–41 об. Там же Д. 47. Л. 34–35 об.

3 Описание технологии часто встречается в справочниках рубежа XIX–XX веков. Кроме того, к этому времени распространились пособия по литографии. См., например: Томкович Е. А. Домашняя литография: руководство по автографии и перепечатыванию для канцелярий. СПб.: Тип. бр. Пантелеевых, 1893.

4 Трубецкой Е. Н. Воспоминания. София: Российско-болгарское книгоиздательство, 1921. С. 74–75.

5 Ключевский В. О. История сословий в России: курс, читанный в Московском университет в 1886 году. [М.: Тип. Московского городского Арнольдо-Третьяковского училища глухонемых, 1913]. С. IX–XII.

6 РГИА. Ф. 1611. Оп. 1. Год 1848. Д. 15. Л. 12–14.

7 Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2. Т. 40, отд. 1. СПб.: В тип. II отд-ния собств. е. и. в. канцелярии, 1867. № 41990. С. 402.

8 Сборник постановлений по Министерству народного просвещения. Т. 4. СПб., 1871. Стб. 1395–1396.

Подписаться
Уведомление о
guest

1 Комментарий
Встроенные отзывы
Посмотреть все комментарии
Old_Scientist
Old_Scientist
1 год назад

Через 100 лет после описываемых событий, в 70-е годы уже 20 века, эта проблема – обеспечить каждого студента полным курсом лекций – все еще не была решена. Как и наши предки, мы по-прежнему записывали лекции на слух и под диктовку лектора. И это в Москве! Как я мечтал тогда приходить на лекцию уже подготовленным, имея на руках полный текст лекции и ознакомившись заранее с ее содержанием….А во время самой лекции внимательно разбираться с тем, что рассказывает лектор о сути предмета, и не тратить время на какие-то записи.

Оценить: 
Звёзд: 1Звёзд: 2Звёзд: 3Звёзд: 4Звёзд: 5 (7 оценок, среднее: 5,00 из 5)
Загрузка...