Объясняя постсоветскую политическую динамику в России

Владимир Гельман (фото Линды Таммисто)
Владимир Гельман (фото Линды Таммисто)

29 ноября 2017 года политолог Владимир Гельман выступил с инаугурационной лекцией в связи с занятием должности профессора Хельсинкского университета (Финляндия). Публикуем сокращенный вариант речи в авторской редакции.

Уважаемые коллеги и гости, прежде всего, большое спасибо Университету Хельсинки, назначившему меня профессором по изучению российской политики. Я также являюсь профессором Европейского университета в Санкт-Петербурге — университета, который сейчас лишен образовательной лицензии по решению российского государства и профессора которого не вправе учить студентов. Я посвящаю эту лекцию академическим свободам в России и во всем мире и буду говорить о связанных с ними свободах политических, а точнее — об их отсутствии в сегодняшней России.

Если мы проанализируем массив публикаций ученых и аналитиков о российской политике за последние годы, то их общие выводы могут быть суммированы как «мрачный консенсус». Среди специалистов господствует мнение о том, что нынешние авторитарные тенденции в России и за ее пределами носят длительный и устойчивый характер и их преодоление в лучшем случае займет долгие десятилетия, если и когда успешное экономическое развитие создаст структурные предпосылки для поэтапной демократизации («Жаль только, жить в эту пору прекрасную // уж не придется ни мне, ни тебе»).

В качестве причин авторитарной консолидации различные авторы называют и неблагоприятный международный климат, и антидемократическое и имперское «наследие прошлого», и опору на силовые и репрессивные механизмы управления государством, и многие другие структурные факторы, будто бы не зависящие от воли и от желания российских элит и граждан. Этот «мрачный консенсус» повергает аналитиков и наблюдателей в смертный грех уныния (самый позорный из смертных грехов), но на самом деле в нем нет ничего нового в научном плане.

Нынешний «мрачный консенсус» выступает не более чем репликой аналогичной ситуации в мире политической науки 1970-х годов, когда война во Вьетнаме и Уотергейт воспринимались как свидетельства глобального кризиса демократии куда сильнее, нежели Брекзит и Трамп в наши дни, и когда демократизация коммунистического лагеря казалась немыслимой. Но тогда же в Южной Европе началась волна крушения авторитарных режимов, вскоре охватившая Латинскую Америку и другие части света и в конечном итоге сломившая авторитарное правление в СССР.

Именно тогда исследователи пересмотрели господствовавший в науке структурный детерминизм в пользу подходов, выделявших ключевую роль политических акторов и их действий в объяснении динамики политических режимов. В то время как структурная логика предлагала смириться с неизбежным сохранением статус-кво, анализ политических действий открывал новое понимание процесса перемен. На самом деле политические режимы возникают и развиваются под воздействием шагов политических акторов, последствия которых далеко не предопределены.

Демократизация часто становится непреднамеренным последствием этих шагов, как случилось с перестройкой в СССР во времена Горбачёва или с маневрами Виктора Януковича в Украине в 2013–2014 годах. Большинство акторов борются за максимизацию своей власти, которая может быть ограничена из-за сопротивления со стороны других внутриполитических и международных акторов, и эти ограничения меняются со временем.

Демократия возникает (или не возникает) не столько намеренно, сколько как побочный эффект этих конфликтов. С этой точки зрения и «наследие прошлого», и опора на силовой и репрессивный аппарат — не структурные барьеры для демократизации, а не более чем орудия в борьбе за власть. Глубоко недемократическое «наследие прошлого» не стало барьером для демократизации в самых разных странах, от Монголии до Бенина, и нет оснований полагать, что Россия является исключением.

Опыт постсоветской России лишь подтверждает тезис о том, что демократия не единственный возможный результат смены политических режимов. Пожалуй, наиболее убедительное описание динамики политического режима в постсоветской России было представлено в «Повелителе мух» Уильяма Голдинга. В этом романе политический режим в рамках сообщества подростков, в результате катастрофы оказавшихся на необитаемом острове, последовательно переживает следующие этапы: 1) провал попытки введения электоральной демократии; 2) неформальное разделение власти между наиболее влиятельными игроками (олигархия); 3) узурпация власти наиболее наглым подростком, который добивается исключения из сообщества своих противников и устанавливает 4) репрессивную тиранию, которая ведет к 5) новой катастрофе.

Конец этой динамике положило вмешательство внешних акторов (морских офицеров), в то время как в реальности цепь катастроф может длиться гораздо дольше. Но герои Голдинга отнюдь не были изначально обречены на тиранию в силу заведомо неблагоприятных предпосылок: они не более чем обычные подростки, предоставленные сами себе. «Повелитель мух» учит, что авторитаризм — естественный результат максимизации власти коварными политиками, которые сталкиваются с недостаточно сильными ограничениями своих устремлений со стороны других политиков, общества и/или внешних сил.

Именно такое развитие событий и оказалось характерно для постсоветской России. Распад СССР в 1991 году, силовой роспуск парламента в 1993 году, маневры элитных группировок во второй половине 1990-х годов, максимизация власти Путиным в 2000-е годы и усиление международной конфронтации и внутриполитического давления властей в 2010-е годы — это этапы политической модели «Повелителя мух» в России. Возможны ли реалистические альтернативы такому развитию событий?

Одним из возможных вариантов может служить «плюрализм по умолчанию», подобный тому, что отмечается в сегодняшних Украине и Молдове: фрагментация элит и невозможность разрешить конфликты по принципу «игры с нулевой суммой» снижает риски монополизации власти. Этого недостаточно для построения успешно работающих демократических институтов, и качество государственного управления в той же Украине не лучше, а то и хуже, чем в России. Горизонт планирования основных акторов сужается и в модели «Повелителя мух», и в случае «плюрализма по умолчанию», а неспособность политических режимов к обеспечению преемственности «правил игры» подталкивает акторов к тому, чтобы они вели себя, говоря в терминах Мансура Олсона, как «кочевые», а не как «стационарные» бандиты. Более того, риски того, что в будущем новые внутриполитические конфликты в России опять будут разрешены по принципу «игры с нулевой суммой», со временем лишь возрастают.

Проблемы анализа динамики политических режимов связаны с тем, что специалисты полагают структурные факторы неизменными, а их воздействие — однонаправленным. Но всегда ли это так и в России, и за ее пределами? Можем ли мы утверждать, что меняющаяся на глазах нынешняя международная среда навсегда останется неблагоприятной для демократизации страны? В какой мере авторитарные политики смогут и дальше эксплуатировать недемократическое и имперское «наследие прошлого» в стране, где происходит смена поколений и для которой опыт ХХ века уже не более чем уходящая натура? Означает ли ожидаемый вялый экономический рост в России неизбежное сохранение статус-кво и ее политическое загнивание, подобно периоду застоя?

Так же как и в 1970-е годы, структурные аргументы не всегда пригодны для понимания логики политических перемен. Но и с осмыслением роли политических акторов дела обстоят не лучше. Специалисты привыкли рассматривать их действия сквозь призму оптики голливудского кино, в котором «хорошие парни» борются с «плохими парнями», ожидая, что «хорошие парни» должны победить и наступит политический хеппи-энд. Разочарование в голливудских сценариях порой подталкивает аналитиков к восприятию политической динамики в русле film noir («чернухи»), где все «парни» по определению плохие, а хеппи-энд невозможен. Но политические акторы по большей части не «хорошие» парни и не «плохие», а оппортунисты, отстаивающие собственные интересы, нравится нам это или нет.

Исследователи, кроме того, часто склонны демонизировать авторитарных политиков, приписывая им качества всемогущих сверхрациональных стратегов, заведомо способных предугадывать последствия своих действий и всегда совершающих лишь верные шаги (глядя на результаты аннексии Крыма Россией, трудно поверить в справедливость такого рода оценок). Наконец, сами исследователи должны признать низкие прогностические способности политической науки, особенно на фоне быстро меняющейся ситуации, — динамика политического режима в Украине в 2013–2014 годах может служить тому наглядным примером, а военное противостояние России и Украины в Донбассе верно предсказывали не политологи, а умерший в 2013 году американский литератор Том Клэнси.

Надежды на лучшее понимание динамики политических режимов — в постсоветской Евразии и за ее пределами — может дать смена регистра их анализа с нормативного на позитивный, изучение не того, «как должно быть», а того, «как на самом деле», в теоретическом и сравнительном контексте. Такой поворот позволит отказаться от представлений об уникальности российской политики, обусловленной спецификой страны, и рассматривать Россию не как особый случай, отклоняющийся от тенденций современного мира, но как отстающего ученика в глобальной политической школе, который не выучил уроки, пройденные отличниками десятилетия назад.

Хотя ряд параллелей между авторитарными тенденциями в современной России и европейскими диктатурами 1930-х годов или африканскими диктатурами после обретения независимости в 1960–1970-е годы могут показаться пугающими, они оставляют надежду на то, что, пусть и не сразу, страна преодолеет авторитаризм, подобно тому как это происходило и происходит в разных частях мира.

Исследователям необходимо преодолеть «мрачный консенсус», который укрепился в 2010-е годы отчасти как реакция на чрезмерно оптимистические ожидания начала 1990-х годов. Многие случаи нового авторитаризма (не только в России) стали следствием провалов демократизации после краха прежних авторитарных режимов. Но это не означает, что такие провалы неизбежны и в будущем: и политические акторы, и специалисты, изучающие их поведение, способны учиться на ошибках предшественников.

Исследователям необходимо анализировать политическую динамику в России и в мире, говоря словами Филиппа Шмиттера, в категориях возможного, а не только в категориях статистически вероятного. Такой углубленный анализ, однако, возможен лишь в условиях академической и политической свободы. И поэтому лозунг российских оппозиционных митингов — «Россия будет свободной!» — должен рассматриваться нами не только как призыв к действию, но и как важнейший пункт исследовательской повестки дня.

Россия, безусловно, станет свободной страной. Вопрос состоит в том, когда именно, каким образом и с какими издержками Россия пройдет свой путь к свободе. Академические свободы помогут России сделать этот путь не столь долгим и менее трудным и мучительным.

Владимир Гельман

Подписаться
Уведомление о
guest

40 Комментария(-ев)
Встроенные отзывы
Посмотреть все комментарии
Alex
Alex
6 года (лет) назад

В принципе, что бы мы ни думали о возможностях политических акторов действовать произвольно, нет ничего плохого в том, чтобы учиться на ошибках, даже если это бесполезно. Например, самый очевидный недостаток демократических сил – отсутствие обратной связи: поражения на выборах не ведут ни к каким кадровым выводам; в результате возникает отрицательный отбор: бессменные лидеры выпихивают молодых активных политиков и продвигают послушную серость. Нетрудно вспомнить и конкретные примеры самого беззастенчивого политиканства: отношение Яблока к выборам петербургского губернатора, “Блок Юрия Болдырева”, ну или, скажем, союз Навального с токсичным Касьяновым. Само собой, и ходить на поклон к Макфолу не было никакой реальной необходимости (надеюсь). Но непосредственно автор статьи, вероятно, имеет в виду, что научиться должны олигархи, а потом они свергнут Путина и установят прозападную демократию, в которой все олигархи будут финансировать обе основные политические партии, а не каждый свою.

Ash
Ash
6 года (лет) назад
В ответ на:  Alex

“…научиться должны олигархи, а потом они свергнут…”
Путин занимается контролем за соблюдением негласных договорённостей между олигархическими группировками.
Он им нужен в качестве честного человека (“по понятиям”), что в их среде большая редкость.

Фома
Фома
6 года (лет) назад

Что с него взять, Финский профессор-этим все сказано.

Alex
Alex
6 года (лет) назад

Возможно, эта старая заметка поможет участникам дискуссии вернуться в реальный мир?
http://inosmi.ru/politic/20160314/235705476.html

Ash
Ash
6 года (лет) назад
В ответ на:  Alex

“Вся тварь разумная скучает:
Иной от лени, тот от дел;
Кто верит, кто утратил веру;
Тот насладиться не успел,
Тот насладился через меру,
И всяк зевает да живет —
И всех вас гроб, зевая, ждет.
Зевай и ты.”

Alex
Alex
6 года (лет) назад
В ответ на:  Ash

Ну в общем да.

Ash
Ash
6 года (лет) назад

1. “Более высокий уровень демократии и социальных прав внутри западных стран, связанный с требованиями населения снизу, не мешает проводить западу агрессивную внешнюю политику.”
А почему Вы уверены, что население Запада не заинтересовано в такой политике объективно?
Той же Германии нужны рынки сбыта или нет?
2. “…нынешняя киевская власть более авторитарна, репрессивна и антисоциальна, чем нынешняя российская власть и чем украинская власть времен Януковича…”
Эта она пытается так выглядеть. Получается не очень.
3. “…бойня на территории Украины бессмысленна со всех сторон.”
Что верно, то верно.
Нужно переводить под единое координированное управление все активы, находящиеся в госсобственности как РФ, так и Украины, то есть украинцам нужно заниматься посылкой по соответствующему адресу Ахметова, а нам (в точности по тому же адресу) – Сечина.

Ash
Ash
6 года (лет) назад

1. “Оно сдерживает научно-технический прогресс во всем мире по сравнению с международной кооперацией.”
Необязательно. Могут существовать, скажем, страны, специализирующиеся на источниках сырья, и страны, специализирующиеся на разработке высокотехнологичной продукции, а способные люди из первой группы стран могут свободно переезжать во вторую на работу. Никакая кооперация такому положению дел не только не препятствует, но и предполагает его (до известной степени).
Другое дело, что плоды этой кооперации могут быть распределены “справедливо” или “не очень”.
2. “Военные расходы в интересах большинства населения выгодно перенаправить на социальные и научные программы.”
Для “несправедливого” распределения плодов кооперации, вообще говоря, вооружения не обязательны. Например, Китай совершенно добровольно отдаёт значительную часть произведённой его населением стоимости США.
Никакого военного нажима при этом не ощущается. Наоборот, если США (как, в частности, планирует тот же Трапм) ограничат доступ китайских товаров на свой рынок, то Китай будет очень недоволен.

Ash
Ash
6 года (лет) назад

1. “Способности зависят от уровня образования.”
Это просто неверно. Существуют методы, позволяющие оценить способности на довольно ранней стадии, когда в образование человека ещё не вложены сколько-нибудь значительные деньги.
2. “Наличие сырья не мешало бы выпуску высокотехнологичной продукции, но продавать сырье выгоднее сырьевому бизнесу, чем вкладываться в промышленность.”
А зачем выпускать высокотехнологичную продукцию по всему миру? Почему не сосредоточить её производство в определённых центрах? Например, в том же СССР отнюдь не стремились распределить производство ракет “ровным слоем” по всей территории.
3. “Западному бизнесу, кроме того, невыгодно вкладываться в качество китайских товаров.”
Это утверждение совершенно неверно. Например, Китай производит много весьма высококачественной электроники, комплектующих и расходных материалов. Всё дело в том, на каком уровне осуществляется контроль за производством.
Скажем, HP производит в Китае картриджи для лазерных принтеров из элементов, прошедших очень строгий отбор. Даже при весьма малом относительном количестве деталей с дефектами какое-то время назад браковали всю партию целиком. И эта партия шла на производство “неоригинальных” картриджей, которые стоили раза в три дешевле, визуально абсолютно ничем не отличались от “фирменных”, но могли развалиться в руках.
4. “…а есть что-то надо, приходится устраиваться на низкооплачиваемую работу.”
Дело-то не в абсолютных числах. Какая нечистая сила мешает китайцам выпускать товары для самих себя? Ведь США имеют огромный дефицит в торговле с Китаем. Зачем китайцы берут американские бумажки вместо своих товаров?

Оценить: 
Звёзд: 1Звёзд: 2Звёзд: 3Звёзд: 4Звёзд: 5 (10 оценок, среднее: 3,70 из 5)
Загрузка...