Аристотель как читатель

Александр Марков, зам. декана факультета истории искусства РГГУ, вед. науч. сотр. МГУ
Александр Марков, зам. декана факультета истории искусства РГГУ, вед. науч. сотр. МГУ
Ольга Турышева, докт. филол. наук (Екатеринбург)
Ольга Турышева, докт. филол. наук (Екатеринбург)

Зам. декана факультета истории искусства РГГУ, вед. науч. сотр. МГУ Александр Марков и докт. филол. наук Ольга Турышева (Екатеринбург).

О чем думал философ античной древности? Часто сожалеют, что невозможно напрямую спросить умерших мыслителей, что они «имели в виду». Но и наоборот, для специалистов часто безмолвие ушедших, наличие текстов — вдохновляющий зарок чистоты эксперимента: выстроенные в тексте смыслы не будут нарушены случайными комментариями. <…>

Платон называл Аристотеля «читателем»: сам предпочитая устный спор, царственный потомок воспринимал пытливость путешественника как желание отойти от спора. Платон представлял «большой спорт» в философии, и для него читатель был спортсменом-любителем: жалоба на лучшего ученика не могла скрыться даже в восхищении учеником как лучшим.

Рембрандт. Аристотель перед бюстом Гомера. 1653. Холст, масло. 143,5 × 136,5 см. Метрополитен-музей (Нью-Йорк)
Рембрандт. Аристотель перед бюстом Гомера. 1653. Холст, масло. 143,5 × 136,5 см. Метрополитен-музей (Нью-Йорк)

Мы все помним полотно Рембрандта «Аристотель, рассматривающий бюст Гомера» (1653). Примечательно, что настоящее название полотна, написанного по заказу итальянского любителя наук, было утрачено к началу XIX века: Аристотеля принимали за скульптора, довольного своим трудом. При этом примерно через три десятилетия была создана книга по мотивам Аристотеля, выборка из естественно-научных трудов философа, превращенная в популярный медицинский справочник с элементами эзотерики. Эту книгу постоянно переиздавали, и в начале XIX века она выдержала несколько изданий. Аристотель на форзаце книги очень похож на рембрандтовского: в тех же богатых одеждах, в той же вальяжной позе знатока, с такой же густой бородой.

У Рембрандта Аристотель изображен как учитель Александра Македонского — золотые украшения суть дар будущего монарха полумира. Ученик полюбил читать Гомера за то, что тот способен указать пределы обитаемого мира, и значит, погружаясь в пучину войн, можно думать о том, что ты достигаешь счастливых, а не несчастных пределов. <…> Из-за бюста Гомера, за занавесом, выглядывает стопа книг: они сложены штабелем, а не расставлены по полкам, готовые к тому, чтобы на новом месте будить мечту о правильно устроенном знании и правильной работе ученых.

Гомер, слепой, но тем более основательный в своих соображениях, и оказывается хранителем такого порядка, когда любое слово сказано весомо. И Аристотель, как художник или ювелир, способен это слово взвесить, взять на пробу, — но именно для того, чтобы явить любое слово будущим изделием, явить любое знание — основанием будущего государства и будущего счастья.

На гравюре в эзотерической книге Аристотель, написав книги по всем вопросам, приступил к изучению самой природы, которая и есть женское тело. Он тоже при взгляде уже не на бюст Гомера, но на женское тело должен прочесть весь мир правильно и научить читать его еще лучше, чтобы мечты становились действительностью. Видеть тело целиком и при этом не свести его просто к стыду обнаженного тела — это та же задача, что и не свести бюст Гомера просто к бюсту старика. Именно в женском теле, по мнению эзотерических редакторов сочинений Аристотеля, и заключено правильное устройство мира.

Аристотель едва успевает записывать тайны природы, а его костюм богатого человека должен говорить о том, что он всё смог изучить, всё постиг, всё уже собрал в виде упорядоченных знаний. Научные инструменты стоят не на полке, а разбросаны на полу: мудрец оказывается не созерцателем, которому инструменты дают повод к созерцанию собственной природы, но деятелем, который готов созерцать только чужую природу. Рассеянная мечта оборачивается готовностью к ответственному научному действию.

Такие ряды книг, стоящих вертикально, иногда наискосок, иногда лежа, обычны были на гравюрах с изображением медицинских кабинетов и анатомических театров. Считалось, что книги должны быть в полном порядке, как инструменты, и разложены в бытовом употреблении сбывшейся мечты, а не в идеальном мире упорядоченного знания.

Они стоят, как сейчас складываются папки в компьютере. В такой библиотеке не было лесенок и других устройств, служащих чтению: устройства нужны, если мы пишем шпаргалки из книг, если готовимся к экзамену; тогда как опытный врач уже сдал все экзамены и проникает сразу в структуру человеческого тела, чтобы узнать то же самое, что он узнавал из книг.

Книги позволяли Аристотелю воспарять воображением к будущему, тогда как человеческое тело требует вернуться к простому подражанию, к внимательному рассмотрению организма как системы сил и действий. Сам организм оказывается «подражанием природе», а «подражание действию» — это скорость письма и некоторая даже небрежность: Аристотель облокотился на книгу, слишком увлекаясь рассмотрением природы, как увлекаются книгами юные читатели, готовясь к экзаменам, и разбрасывают их вокруг себя. Только Аристотель готовится не к экзамену, а к жизни, в которой он и будет подражать действию самой жизни. Будущее уже невольно застает увлекшегося читателя. <… >

Там, где у Рембрандта свет, падающий на героев, там у авторов эзотерической книги — всевидящее око науки. А в остальном всё так же: книги выглядывают из-за тяжелого занавеса, и ясность слепого Гомера отвечает ясности равнодушной Природы. Но теперь мы лучше понимаем жесты рук Аристотеля у Рембрандта: это вовсе не приникание к уму Гомера и вовсе не гордость статусом художника, поднявшегося к высотам и заслужившего украшение на плечо. Нет, это готовность одновременно давать и принимать.

Аристотель на гравюре одной рукой напряженно пишет, а другой показывает, что готов принять весь мир, вместить его в хватку собственного спокойствия. Он принимает мир как общий покой и здоровье, а быстрым письмом щедро одаряет своей мудростью нуждающихся. Так и Аристотель Рембрандта левой рукой поддерживает драгоценную цепь и тем самым показывает, что внимательно следит за всеми знамениями в своей жизни, за своим положением и за положением целого мира на золотой цепи закономерностей.

Аристотель в обоих случаях спокойно и серьезно считывает всё, что происходит, читает не просто особенности, но саму открытость для будущего хорошо изученного им мира. Но чтобы не только принимать, но и дарить, Аристотель кладет правую ладонь на бюст Гомера, показывая, что ему как философу есть что сказать Гомеру. Он ощупывает слепца и тем самым может дать ему и его читателям знание не только систематизированное и основательное, но и меткое, бьющее прямо в цель, в нервный узел. Это знание уже не просто выстроенное (ибо выстроить можно и мечту), но задевшее природу настолько, что после этого она может быть только живой, перестав быть простой равнодействующей наших представлений. Такая природа и есть подлинная природа искусства, оживающая под любящим взглядом художника.

Аристотель не просто считывает голову Гомера или тело Природы как книгу, но записывает в памяти или на бумаге то счастье, с которым сверится мир, став здоровым. Империя Александра Македонского отошла в прошлое; отошла в прошлое и магическая медицина. Но возможность читать, не только чтобы собирать готовые знания, но и чтобы изменить само переживание уже пережитого, осталась с нами навсегда.

Подписаться
Уведомление о
guest

0 Комментария(-ев)
Встроенные отзывы
Посмотреть все комментарии
Оценить: 
Звёзд: 1Звёзд: 2Звёзд: 3Звёзд: 4Звёзд: 5 (Пока оценок нет)
Загрузка...