Восьмого марта 2014 года исполнилось 100 лет со дня рождения Якова Борисовича Зельдовича. «Троицкий вариант – Наука» уже посвятил ему номер (от 22 апреля), но тема далеко не исчерпана. На днях в Институте космических исследований состоялась конференция «Зельдович-100», на которую приехали его ученики, уже давно живущие на Западе. Воспользовавшись случаем, Борис Штерн взял интервью у одного из них, Александра Полнарева, сотрудника Лондонского университета королевы Марии. Александр – один из тех, чьи давние пионерские работы по поляризации реликтового излучения стали востребованными в последние годы. Речь идет ни много ни мало о диагностике реликтовых гравитационных волн по карте поляризации. Знаменитая В-мода — это именно то, что предсказал Александр более 30 лет назад, хотя и называл это явление по-другому. Сейчас он продолжает заниматься этой задачей, в том числе в контакте с командой эксперимента BICEP2, заявившей об открытии В-моды.
— С каких пор ты стал учеником Зельдовича?
— С 1968 года формально, а по-настоящему с 1970 – я писал диплом под его руководством.
— И каковы твои студенческие впечатления о нем как о руководителе?
— Он относился к студентам по-отечески – воспитывал, поддерживал и был готов в любой момент прийти на помощь. Например, когда я защищал диплом в ФИАНе – там была кафедра Физтеха, которой руководил Гинзбург, – он нашел время и специально приехал на мою защиту. Тогда меня не надо было спасать – статья по диплому уже была принята к печати в ЖЭТФ, было ясно, что защита и так пройдет гладко. Однако ЯБ (именно так его звали меж собой все, кто с ним работал) выступил с подробным отзывом, Гинзбург задавал ему вопрос за вопросом, ЯБ отвечал, а я был на седьмом небе и чувствовал себя как у Христа за пазухой. А вот совершенно другой пример, когда меня действительно надо было спасать, и ЯБ спас меня. Я пытался поступить в аспирантуру Физтеха, но меня не допустили до экзаменов. Я тогда был человеком, который страдал пятым пунктом. (Пятый пункт кадровой анкеты – национальность. — Б.Ш.).
— Как это «тогда», а сейчас ты другой человек, что ли?
— Я кем был, тем и остался. Пятый пункт исчез. Кстати, когда мы поступали в 1966 году, никто на него не обращал внимания. Началось всё где-то в 1972 году: у евреев начались проблемы при поступлении в аспирантуру и на работу. Забегая вперед, скажу, что оказался одним из трех евреев из целого выпуска (примерно 600 человек на 130 аспирантских мест), кого чудом взяли в физтеховскую аспирантуру. В моем случае природа чуда, как рассказал ЯБ через много лет, заключалась в том, что он пообещал ректору Физтеха, что проголосует за него на выборах в члены-корреспонденты АН СССР. Вот так!
— Он возился с учениками?
— Не то чтобы возился, скорее взаимодействовал, фонтанируя идеями так, что это нас зажигало. Он считал, что главная задача учителя – создать атмосферу, в которой ученик научится сам. По моему впечатлению, у него был своеобразный фильтр при отборе студентов в ученики. Он давал какую-нибудь задачу, например, вычислить такую-то компоненту тензора Римана в метрике Керра. Если студент, получив такое зубодробительное задание, не исчезал и приходил снова, пусть даже не доведя вычисления до конца, ЯБ продолжал с таким студентом работать. А если исчезал, то на нет и суда нет. Надо добавить, что он очень интересно тренировал собственных детей: рисовал кривую и предлагал написать формулу, которая ее описывает. И наоборот, писал формулу и говорил «махай», т.е. рисуй соответствующий график. Такие упражнения, соответственно, получили название «махайчики».
— Насколько я слышал, он очень хорошо всё объяснял, что, в частности, выразилось в прекрасном учебнике «Высшая математика для начинающих».
– Да. Кстати, с этим учебником произошла интереснейшая история. Он написал его по просьбе коллег, чтобы не только его дети, но и вся любознательная молодежь могла насладиться его педагогическими приемами типа «махайчиков». Прошли годы, книга постепенно исчезла с прилавков, вскоре встал вопрос о переиздании. Сам Зельдович относился к переизданию без особых эмоций. Но против переиздания восстали математики-академики: Понтрягин, Седов и другие классики. В Институте Стеклова должно было состояться собрание, чтобы вынести вердикт по поводу переиздания книги. Он счел выше своего достоинства пойти на это разбирательство и послал меня наблюдателем. Сначала попросил записать дискуссию на диктофон, потом решил, что это неэтично, и попросил просто пересказать.
Это было самое настоящее судилище. Говорилось, что книга вульгарна, что в ней отсутствует математическая строгость, что она развращает учеников и отвращает их от математического стиля мышления. Особенно эффектно выступал слепой Понтрягин. Он простирал руку вперед, как бы осеняя зал, и произносил гневную тираду, клеймя развратителя юных душ. Потом отводил руку назад, и его студент за спиной записывал его изречение на доске. Потом произносил следующую тираду, и всё повторялось по нарастающей.
Я пересказал всё это Зельдовичу. Он отреагировал следующим образом: «Раз так, книга будет переиздана! И непременно в твердом переплете с тиснением!». Так оно и произошло.
— Со стороны он кажется достаточно прагматичным человеком, нацеленным на научный результат. А иначе у него, наверное, и не было бы таких результатов. Может быть, в этом и есть причина его распрей с математиками?
– Не думаю. Скорее всего, действительной причиной был всё тот же пятый пункт. Но хватит о грустном. Чтобы сменить тему, я лучше приведу такой пример.
На семинаре выступает один из учеников ЯБ – рассказывает, как он решал некую астрофизическую задачу, какие там ужасные сложности, как он пытался их преодолеть. Зельдович его оборвал (иногда он бывал довольно резок): «Это вы жене будете рассказывать, как вы свои сложности преодолевали. А нам вы расскажите, как оно там!» (При этом нацеливая указательный палец в небо). Его гораздо больше интересовал мир с его законами, явлениями и объектами, чем «академически интересные», но слабо связанные с наблюдениями задачи. При этом у него была потрясающая интуиция по поводу того, какие задачи превратятся из «академически интересных» в реально интересные. В конце 1970-х мы с Михаилом Баско с подачи ЯБ начали заниматься поляризацией реликтового излучения. Тогда еще даже не была измерена анизотропии реликтового излучения – до ее открытия оставалось больше десятилетия. А измерить поляризацию реликтового излучения на порядок сложнее, чем анизотропию. Над нами смеялись: дескать, вы занимаетесь совершенно бессмысленным делом. А Зельдович сказал: «Спокойно! Где-нибудь в 2000 году поляризация реликтового излучения будет измерена. Я вряд ли доживу, а вы доживете». Поляризация впервые была измерена в 2002 году и за последнюю декаду превратилась в объект научной индустрии. И сейчас из наблюдаемой поляризации (WMAP, BICEP2, PLANCK) пытаются «вытащить» реликтовые гравитационные волны – это одна из ключевых задач современной космологии, поскольку их обнаружение рано или поздно сможет окончательно подтвердить теорию инфляции. При этом вовсю ссылаются на наши статьи 30-летней давности, которые вряд ли были бы написаны, если бы не феноменальная интуиция ЯБ , благодаря которой он предвидел конечный результат на 30 лет вперед.
— Как ему удалось столько сделать за жизнь в общем-то средней продолжительности? Ходит легенда, что западные ученые поначалу считали имя «Зельдович» коллективным псевдонимом типа «Бурбаки».
– Это не легенда. Мне посчастливилось присутствовать при первой встрече ЯБ и Хокинга, когда тот признался что до этой встречи искренне считал, что под именем Зельдовича работает целый коллектив советских ученых. Пожалуй, дело в том, что феноменальная интуиция ЯБ, наработанная в занятиях разными областями физики, срабатывала мгновенно. Думаю, что в его работе интуиция значила больше, чем виртуозная математическая техника, так часто применяемая в Общей теории относительности. Он чувствовал результат кожей. Он примерно так и говорил: не стоит начинать вычисления, пока не вырисовывается конечный результат.
— А какие темы, по-твоему, были его любимыми?
– Я не могу себе представить Зельдовича, занимающегося нелюбимым делом. По крайней мере, я не могу назвать какую-то одну тему, которую он выделял бы среди других. Здесь вполне возможна индивидуальная аберрация – он занимался любыми задачами с таким азартом, что каждому соавтору вполне могло казаться, что любимая тема ЯБ именно та, над которой он с ним работал. А сам ЯБ говорил, что для успешных занятий наукой нужно радикально менять тематику каждые пять лет.
— Зельдович почти всю жизнь был невыездным. Наука наднациональна, и успешное занятие наукой, казалось бы, предполагает интенсивное общение с коллегами всего мира. Как ему удавалось, сидя взаперти, быть «впереди планеты всей»? Да еще без Интернета!
– Ответить, пожалуй, не так просто. Для начала – одна история, иллюстрирующая абсурд тех времен. В 1977 году в Протвино прошла школа, куда прилетел весь цвет будущей американской астрофизики. На 1978 год была запланирована ответная школа в Штатах. Они пригласили человек 16 из России. Но оказалось, что среди приглашенных нет ни одного члена КПСС, а большинство приглашенных были невыездными. Такая делегация в то время была обречена. В результате поехало всего 5 человек, из них изначально приглашенных – только 3. Конечно, без Зельдовича – тут не только пятый пункт, тут еще и атомный проект. Причем моя история была здесь самой нелепой. Сначала меня, как и многих других, исключили из состава делегации, потом по каким-то причинам моя фамилия опять появилась в списке. И в самый последний момент (за 7 часов до вылета!) меня заменили на члена КПСС. Наутро, как обычно в 6 часов, позвонил ЯБ, сказав «приезжайте!». Встретив меня, он сказал «Поздравляю, американец!» – «С чем?!» – «С тем, что дольше всех продержались в списке членов делегации». И предложил плюнуть на всё и без проволочек заняться делом.
Конечно, ЯБ нуждался в общении с иностранными коллегами, но не надо думать, что он был его лишен. Он не мог к ним поехать, но коллеги приезжали, чтобы увидеть Зельдовича, – все флаги в гости… В любом случае, он прекрасно чувствовал пульс мировой науки, не выезжая из социалистического лагеря. Потому что ЯБ был Зельдовичем.
— Сейчас те времена представляются полными абсурда и мрака. Но это всё — внешние факторы. На самом деле, как мне кажется, атмосфера того времени была полна веселья и юмора — то, что сейчас частично утрачено. Какой была атмосфера вокруг ЯБ в этом отношении?
— Он был главным генератором веселья и юмора. Иногда на грани. Для примера приведу один его тост. Это было на конференции по гравитации в Цакхадзоре. Присутствовали высшие чины из Еревана. После первых официальных тостов, произнесенных секретарем горкома КПСС и президентом Армянской академии наук, слово было предоставлено ЯБ. Он рассказал следующий анекдот (опускаю ряд деталей): «На Землю прилетели инопланетяне и стали обмениваться с землянами сведениями друг о друге. Зашла речь о способах размножения. Инопланетяне потребовали взаимной демонстрации. Они показали процесс почкования, в результате которого через несколько минут появился маленький инопланетянин. Земляне засмущались, но тоже продемонстрировали процесс. Инопланетяне удивленно спросили: “И где же результат?” – “Результат будет нескоро, только через 9 месяцев”. – “А зачем же тогда такая спешка в последние секунды?..” Я поднимаю тост за фундаментальную науку, результаты которой проявляются нескоро и которая не терпит спешки и суеты». После тоста воцарилась неловкая тишина. Но ненадолго. Где-то в дальнем углу раздалось хихиканье, перешедшее в хохот, который вскоре охватил весь зал.
Я думаю, этим тостом можно и завершить интервью.
Загрузка...