Недавно были полностью изданы дневники известного русского историка Михаила Михайловича Богословского [1]. Большую вступительную статью к этому изданию написал Сигурд Оттович Шмидт, что позволяет мне здесь ограничиться ролью заинтересованного читателя.
Михаил Михайлович Богословский (1867–1929) был специалистом по XVIII веку, и прежде всего по истории Петра I. И хотя его пятитомник «Петр I: материалы для биографии» оканчивается 1700 годом (ученый называл эти свои изыскания «Петриадой» и считал главным делом своей жизни), этот труд и поныне считается лучшим сводом данных о петровской эпохе.
М. М. Богословский золотым медалистом окончил знаменитую московскую Пятую гимназию, что позволило ему поступить без экзаменов в Московский университет. Дальнейшая его академическая жизнь неизменно шла «по восходящей»: он был оставлен для подготовки к профессорскому званию, защитил магистерскую, затем докторскую диссертацию, стал профессором, «унаследовал» кафедру Ключевского в Московском университете, активно участвовал в научных обществах, работал много, упорно и в любых обстоятельствах.
Систематические дневниковые записи Богословского начинаются в 1915 году, причем 1919 году посвящено лишь несколько страниц, 1918 — отсутствует. Таким образом, основной корпус записей приходится на 1915–1917 годы — время не только беспокойное, но и тягостное во всех отношениях. Богословский видит своей важной задачей писать ежедневно: дневник — его опора и вместе с тем источник самодисциплины: автор горд тем, что, несмотря на холод и голод, за 1916 год он не пропустил ни одного дня.
В образе Богословского меня более всего занимает тот тип русского профессора — москвича с «особым отпечатком», который я еще застала в бытностью мою студенткой филфака МГУ в конце 40-х — начале 50-х годов (например, нам читал лекции упоминаемый Богословским «древник» В.Ф. Ржига). Я имею в виду сочетание независимого ума и безусловности долга, четких моральных норм и традиционной религиозности.
Сказать, что Богословский был человеком консервативных взглядов, — значило бы ограничиться штампом, ныне окончательно потерявшим определенность содержания. Университетски образованные граждане с фамилиями Богоявленский, Введенский, Реформатский, Покровский, Воздвиженский, Вознесенский в описываемые в дневниках времена были в большинстве своем умеренно религиозны, трудолюбивы, законопослушны и консервативны в политическом отношении: это врачи, адвокаты, присяжные поверенные, преподаватели лучших гимназий, приват-доценты и лекторы высших учебных заведений, академий и Высших женских курсов.
Сказанное вовсе не значит, что эти люди — Богословский в том числе — не замечали ущербности российского политического уклада и неуклонного распада российских государственных институтов, особенно драматически обнажившегося в условиях войны. Впрочем, отсюда отнюдь не вытекала ни политическая активность как таковая, ни даже четкая политическая позиция. Ужасна была сама по себе война — вначале русско-японская, потом война 1914 года: наши поражения, деморализованная армия, беженцы, голод, крушение всякого порядка…
Кроме университета Богословский преподавал в Московской духовной академии, а значит, в любую погоду ездил поездом в Свято-Троицкую Сергиеву лавру, а до вокзала нередко вынужден был идти пешком, потому что трамваи были переполнены, а то и вовсе не ходили. Он также читал на Высших женских курсах и, судя по посещаемости его лекций, был там очень ценим. Так что повседневность Богословского — это жизнь, подчиненная гражданскому долгу: война ли, беспорядки, смена правительства, хаос — он должен был осуществить себя как историк, как наставник молодежи и как глава семьи. Вообще говоря, так и поступают зрелые, ответственные люди: ведь «времена не выбирают». В этом ракурсе и в это время уклад жизни Богословского и, допустим, братьев Соколовых (http://polit.ru/article/2012/02/16/sokolov_brothers) — людей иного темперамента и совсем иных взглядов — различались скорее в частностях, нежели в главных устремлениях.
Во все времена собственно политикой заняты немногие; Богословский выписывал газеты, но они с какого-то момента окончательно отстали от событий. Тем более любопытно читать, как обычная московская квартира (жил Богословский в Пречистенской части) внезапно превращается в плохо защищенное укрытие, потому что вокруг стреляют и из ворот выйти уже невозможно. В подобной ситуации клише вида «он/она приветствовали революцию» сразу делаются пустышкой: а что, собственно, можно было приветствовать к осени 1917 года?
Дневник Богословского интересен еще и тем, что побуждает отрешиться от плоских представлений о самом типе консерватора в его российском варианте. Консерватор Богословский, в частности, был сторонником возможно более свободной системы воспитания детей. И хотя сам он не ушел в отставку в результате известного циркуляра министра Кассо в 1911 году [2], но и позже относился с равным уважением как к ушедшим, так и к оставшимся. Как можно видеть, привычные для нас чуть ли не со школьной скамьи представления об определенности политических позиций образованных людей этого поколения (приблизительно ровесников Ульянова-Ленина) весьма далеки от реальности.
М. М. Богословский умер в 1929 году от приступа стенокардии, пережив в 1925-м гибель от несчастного случая своего единственного сына-подростка. Увы, Богословский покинул этот мир «вовремя»: ОГПУ избрало его на роль руководителя московских участников сфабрикованного им «монархического заговора»…
1. Богословский М.М. Дневники (1913–1919): Из собрания Государственного исторического музея. М.: Время, 2011. 800 с., илл.
2. 11 января 1911 года был разослан циркуляр министра Министерства народного просвещения Л.А. Кассо, в котором предписывалась недопустимость «публичных и частных студенческих собраний, за исключением собраний научного характера». Если же, вопреки усилиям администрации, сходка всё-таки собиралась, ректорам вменялось немедленно вызвать полицию. В ответ на эти циркуляры 28 января 2011 года на экстренном заседании Совета Московского университета ректор Мануйлов представил членам Совета доклад о создавшемся в университете положении и заявил, что при таких условиях он не видит возможности нести на себе обязанности ректора и подает прошение об отставке. Аналогичные заявления были сделаны помощником ректора Михаилом Мензбиром и проректором Петром Минаковым, а университетский Совет признал, что при создавшемся положении выборная администрация не может нести возложенные на нее обязанности. Подробнее см. статью Я. Леонтьева «Сегодня жизнь в Московском университете замерла…» www.polit.ru/article/2011/02/24/msu
Загрузка...