Если верить историческим хроникам, отдельным — и очень немногочисленным! — людям удавалось перевалить за столетний возраст и в глубокой древности. В последние десятилетия число таких долгожителей заметно увеличилось — в первую очередь, благодаря успехам медицины и коммунальных служб. А вот верхний предел человеческой жизни если и вырос с античных времен, то очень умеренно. Максимальный надежно документированный смертный возраст составляет 122,5 года. Столько прожила француженка Жанна Луиза Кальман, которая родилась в феврале 1875 года и скончалась в августе 1997-го. Обладательница нынешнего мирового рекорда долголетия американка Бесс Купер 26 августа отметила 116-летие; еще одной жительнице США и одному японцу в этом году исполнилось 115. Многие специалисты полагают, что человеческую жизнь никакими мыслимыми (по крайней мере в настоящее время) способами невозможно продлить за 125-летний рубеж. Мышам в этом отношении повезло куда больше. Мутантная мышь мужского пола, вошедшая в историю биологии под кодовым именем GHR-KO Dwarf Mouse 11C, родилась 15 января 1998 года и умерла 8 января 2003 года. 1819 дней ее жизни примерно эквивалентны 180– 200 годам по человеческим меркам. Она появилась на свет в виварии лаборатории старения и долголетия университета Южного Иллинойса, которую возглавляет профессор Анджей Бартке (Andrzej Bartke). Мышь-рекордсменка принесла ему Мафусаилову премию, учрежденную в 2003 году (к слову, он стал ее первым лауреатом). Появление трансгенных людейсупердолгожителей вроде бы пока не намечается. Но, быть может, есть какие-то другие возможности пробить 125-летний потолок и дожить этак лет до 150, а лучше до 200 (естественно, сохраняя приемлемый уровень физической активности и не впадая в маразм)? Об этом я решил поговорить с самим профессором Анджеем Бартке — вот запись нашей беседы.
— Анджей, давайте начнем с определения старения.
— Вообще-то почти каждый исследователь, работающий в области геронтологии и гериатрии, понимает этот процесс по-своему. Но если говорить о короткой дефиниции, то это прогрессирующее с возрастом накопление повреждений различных органов, которое снижает эффективность их работы и увеличивает вероятность заболеваний и смерти. С такой формулировкой согласны практически все специалисты. Она далека от того, чтобы быть всеобъемлющей, но тем не менее вполне адекватна.
— А как Ваши собственные исследования связаны с изучением старения?
— Мы работаем с мутантными мышами, которые отличаются повышенной продолжительностью жизни. В каждом помете, где они рождаются, присутствуют и детеныши с неизмененной наследственностью. Те и другие живут у нас в одинаковых условиях и получают одну и ту же пищу. Наблюдение за их состоянием позволяет выявить генные отличия, которые благоприятствуют долголетию. Наша исследовательская программа содержит множество нюансов, но вкратце суть именно в этом.
— И в чем же состоят эти отличия?
— Например, уже свыше полувека известна спонтанная рецессивная мутация, затрагивающая ген Prop1. Гомозиготные животные, несущие эту мутацию в обоих аллелях, известны как Ames dwarf mice, поскольку впервые их свыше полувека назад наблюдали сотрудники университета штата Айова в Эймсе. Мутация Prop1df блокирует развитие клеток передней доли гипофиза, ответственных за синтез ростового гормона, пролактина и тиротрофина. Такие мыши отличаются малыми размерами и в среднем живут в полтора раза дольше нормы. При спаривании гомозиготных по этой мутации самцов с гетерозиготными самками помет наполовину состоит из карликовых долгожителей и наполовину — из гетерозиготных животных нормальных размеров. Поэтому изучать их вместе очень удобно. К слову, мыши этой линии плохо сохраняют температуру тела и потому нуждаются в соседстве своих обычных сородичей. Мы работаем и с генно-инженерными мышами, лишенными способности к синтезу рецепторов ростового гормона. Хотя их организм вырабатывает гормон роста, он не реагирует на его сигналы. Эти животные, подобно мышам эймсовской линии, отличаются малыми размерами и весом и тоже живут намного дольше мышей «дикого» типа. Старейшая в мире мышь, которую мы наблюдали почти 5 лет, относилась как раз к этой группе. У людей нечувствительность периферийных тканей к действию гормона роста вызывает одну из разновидностей карликовости. Этот синдром был впервые описан в конце 1960-х годов израильским эндокринологом Цви Лароном и сейчас носит его имя. Все эти исследования позволяют прояснить генетические, биохимические и физиологические механизмы долголетия. Дефицит гормона роста, равно как и отсутствие его рецепторов, приводит к снижению концентрации инсулина в кровяном русле. Он также увеличивает чувствительность к этому важнейшему гормону и подавляет синтез инсулиноподобного фактора роста первого типа клетками печени. Есть все основания считать, что такая комбинация замедляет возрастную эрозию наследственных структур и, в частности, снижает вероятность злокачественного перерождения клеток. Хотя наши подопытные животные потребляют больше кислорода, они не страдают от последствий оксидативного стресса, поскольку в их организме лучше работают антиоксидантные ферменты. Даже в очень преклонном возрасте у них не снижается мышечная активность и не слабеют ни память, ни способности к обучению. С другой стороны, их репродуктивные функции несколько снижены по сравнению с мышами с неизмененной наследственностью, хотя фертильность у них сохраняется дольше. В общем изучать этих животных очень интересно.
— Итак, Ваши эксперименты показали, что локальные и весьма немногочисленные генетические изменения могут приводить к существенному увеличению долголетия — во всяком случае у лабораторных мышей. Другие исследователи получили аналогичные результаты на более простых моделях, скажем на нематодах и дрозофилах. И что же из этого следует для рода человеческого?
— В общем-то не так много. Всё же мы устроены гораздо сложнее, да и живем отнюдь не в вивариях. Во всяком случае экстраполировать на человека результаты экспериментов на мышах или, тем более, на червях нет никаких оснований, это понятно. Но это только одна сторона медали. В самом деле, сейчас мы знаем, что у мышей определенные мутации вызывают физиологические эффекты, которые улучшают здоровье в пожилом возрасте и тем самым способствуют долголетию. Можно допустить, что те же или похожие эффекты окажутся благоприятными и для продления человеческой жизни, причем их можно воспроизвести и без генной инженерии. Хорошо известно, что сбалансированное питание с ограниченной калорийностью и постоянные физические нагрузки снижают уровень глюкозы в крови и повышают чувствительность к инсулину. Так что это вполне реальный способ задержать старческое одряхление.
— Но какова его эффективность? конкретно, есть ли шансы продлить таким образом жизнь не на годы, а на десятилетия?
— Вот это вряд ли. Ожидаемая продолжительность жизни скорее всего и дальше будет расти, это общемировая тенденция. Правда, некоторые специалисты опасаются, что этот рост может сойти на нет или даже смениться снижением из-за эпидемии ожирения и других болезней современной цивилизации. Но даже если этого не случится, он будет медленным и не обернется существенным подъемом нынешнего потолка человеческого долголетия. Не думаю, что в нашем столетии кому-то удастся дожить хотя бы до 140 лет, не говоря уже о более продолжительных сроках. Все надежды на то, что можно заметно перекрыть уже установленные рекорды долголетия с помощью лекарств и/или специальных диет, мне представляются совершенно эфемерными. Как показали опыты на макакахрезус, низкокалорийное питание не превращает этих животных в мафусаилов (www.nature.com/ nature/journal/vaop/ncurrent/full/ nature11484.html), а ведь по сравнению с человеком это весьма примитивные приматы. Пока что мы вынуждены признать, что трехзначные возраста в основном обусловлены везением, в особенности хорошими генами. Такова реальность, как мы ее сегодня понимаем.
Загрузка...