Года три назад, читая комментированные «Дневники» художника Филонова, я наткнулась на имя Павла Зальцмана, вовсе мне не знакомое. Тогда с помощью Интернета выяснилось только то, что большую часть жизни он работал художником-постановщиком в кино: до войны – на «Ленфильме», потом – в Центральной объединенной киностудии в Алма-Ате и на Алма-Атинской киностудии, где он стал главным художником. Из работ Зальцмана тогда нашелся только автопортрет – его я запомнила.
…Этим летом я вернулась к Зальцману, потому что вышло две его книги – том стихов «Сигналы Страшного суда» («Водолей», 2011) и том прозы, где впервые напечатан его неоконченный роман «Щенки» (то же издательство, 2012).
Оказалось, что благодаря усилиям родных и друзей П. Зальцмана, а также таких замечательных знатоков русской графики, как Ю. Герчук, был создан сайт pavelzaltsman.org, где в немалом объеме теперь доступны его работы и, что существенно, есть подробные сведения о его жизни и творчестве. Прошло также несколько представительных выставок работ художника.
Стихи и проза Зальцмана у меня вызывают, скорее, потрясение, нежели восхищение. Пожалуй, Кафка и Камю тоже более потрясают, нежели восхищают. Впрочем, о Зальцмане как литераторе расскажут профессионалы.
Два источника позволяют представить, какую жизнь прожил Павел Зальцман: это воспоминания его дочери Елены (Лотты) Зальцман (см. сайт о Зальцмане) и черновой фрагмент из воспоминаний самого Павла Яковлевича о блокаде Ленинграда, недавно опубликованный в «Знамени» (2012, № 5) .
Зальцмана миновали застенки и лагеря; с началом войны ему угрожала высылка в качестве этнического немца, но семья успела эвакуироваться; в блокаду умерли его родители, но уцелели жена и годовалая дочка; сам художник почти всё время работал «по специальности», то есть художником-постановщиком на больших киностудиях.
Художника миновали и прямые гонения – впрочем, как еврей он был уволен из киностудии в период борьбы с космополитизмом, но и тогда он лично не подвергался последовательному остракизму, как это было в столице (уже на моих глазах) со многими людьми, например с гениальным Фальком. Оставшись без работы, «космополит» Зальцман стал читать замечательные лекции по истории искусства в вузах Алма-Аты – и делал это, не имея диплома, что было бы решительно немыслимо в Москве.
Однако всякий, кто соприкоснется с творчеством Павла Зальцмана и прочитает о его жизни, – согласится, что ушел художник неоцененным, а большей частью не имел вообще условий для работы. В комнатенке, где он жил с женой и дочерью, даже мольберт негде было поставить..
Павел Зальцман родился в 1912 году в Одессе в семье кадрового офицера Якова Зальцмана, по происхождению – немца, человека не просто образованного, но «погруженного» в немецкую и русскую культуру и литературу. Мать Зальцмана, Мария Николаевна, еврейка, крестилась перед замужеством.
Павел был поздним ребенком; к началу революции две его старшие сестры имели свои семьи и вскоре эмигрировали. Яков Зальцман не чувствовал себя ни красным, ни белым, он был бы готов стать просто служащим, но жизнь ему выбора не оставила. После нескольких лет скитаний по Приднестровью, в 1925 году, семья перебралась в Петроград, в полуподвальные комнаты на Загородном проспекте.
Павел учился в обычной школе и посещал художественную студию, а поскольку социальное происхождение «из служащих» закрывало ему дорогу в вуз, то после средней школы он пошел работать и быстро стал самостоятельным художником-постановщиком на «Ленфильме».
В полуподвале с окнами на помойку Зальцманы жили бедно, но неукоснительно соблюдали привычные домашние ритуалы: стол застлан скатертью; когда пьют пиво, то именно из вот этих бокалов, а вино – из других. Любимое семейное занятие-отец читает вслух по вечерам. Эстетика домашнего быта была для Павла Зальцмана очень важна: самодельные топчаны и сундучки накрывалсь яркими материями и сюзане, привезенными из очередной экспедиции.
В том же подвале семья Зальцмана, включая жену Павла Розу и родившуюся в 1940 году их дочь Лотту, жила в блокаду. Там умерли от голода Яков Яковлевич и Мария Николаевна, и оттуда в 1942 году Павел Зальцман с женой и дочерью навсегда уехал в Алма-Ату.
Важная грань мироощущения этого замечательного художника и литератора передана в его стихотворении 1936 года:
Щенки
Последний свет зари потух.
Шумит тростник. Зажглась звезда.
Ползет змея. Журчит вода.
Проходит ночь. Запел петух.
Ветер треплет красный флаг.
Птицы прыгают в ветвях.
Тихо выросли сады
Из тумана, из воды.
Камни бросились стремглав
Через листья, через травы
И исчезли, миновав
Рвы, овраги и канавы.
Я им кричу, глотая воду.
Они летят за красный мыс.
Я утомился. Я присяду.
Я весь поник. Мой хвост повис.
В песке растаяла вода.
Трава в воде. Скользит змея.
Синеет дождь. Горит земля.
Передвигаются суда.
Я не нашла рассказа о том, когда именно и при каких обстоятельствах Зальцман впервые «увидел» в себе художника,- известно лишь, что в 1929 году он познакомился с Павлом Филоновым и вошел в коллектив его учеников, составлявших «Школу аналитического искусства». Вместе с остальными учениками Филонова Зальцман участвовал в коллективной работе по оформлению издания «Калевалы», показывал Мастеру не только свои листы, но и свои тексты. Но шел своим путем.
Основной фонд сохранившихся работ Павла Зальцмана – это его графика: тушь и карандаш, в меньшей степени акварель. Большей частью это листы, выполненные уже в Алма-Ате.
Еще во времена работы на «Ленфильме» Зальцман стал страстным путешественником; более всего пленял его Восток – он старался так выбрать тематику кинофильма, чтобы опять уехать в дальнюю экспедицию и оказаться, например, на базаре в очередном Старом городе. Судя по дневникам Зальцмана, так он объехал почти весь Союз.
В сильно обобщенном виде увиденное, но прежде всего – воображенное художником, воплощено в его графических и акварельных листах. Сильнейшее впечатление производят квазиархитектурные рисунки Зальцмана: это причудливые постройки неясного назначения -как правило, невысокие здания, с никуда не ведущими лестницами, иногда конструктивно напоминающие рисунки Эшера.
«Города» Зальцмана – похожи ли они на древний Новгород или на Ходжикент – всегда безвидны и пусты, «географически» неопределенны и тем более устрашающи. На портретных листах Зальцмана обычно изображены «группы одиночек» (выражение Ю.Герчука): они смотрят на зрителя, но не видят ни его, ни друг друга. Это полуфигуры, данные крупным планом, напряженные и дисгармоничные, не вступающие в диалог со зрителем, – мир отчужденный и угрожающий.
Как будто по контрасту с жизнью, на его листах странной, по преимуществу «черно-белой», жесткой и аскетичной, в повседневном быту Зальцман, живший на весьма ограниченные средства, вовсе не стремился к аскезе – и менее всего в том, что касалось предметного окружения. Этот «строй» жизни Зальцман завел еще в Питере, на Загородном, – в опубликованном мемуарном отрывке он любовно описывает сам процесс наведения порядка и детально сообщает, как под яркими ковриками и сюзане прятались убогие сундучки и коробки.
Будучи обречен в Алма-Ате на поднадзорную жизнь как немец и на безработицу как еврей, Зальцман одевался как горожанин – в пиджачный костюм с галстуком и поддерживал идеальный порядок в пятнадцатиметровой комнате, где до 1954 года он жил с женой и дочерью. Уволенный как «космополит» с киностудии, Зальцман, не имевший никакого диплома, начал читать лекции по искусство ведению в алма-атинских вузах – и его природный артистизм и энциклопедические познания способствовали его успеху.
С концом «борьбы с космополитами» Зальцмана вернули на студию, однако он не бросил педагогическую работу. При этом художник навсегда сохранил большую настороженность по отношению к разным возможным формам официального признания. Быть может, еще и по этой причине его поездка в Ленинград в 1954 году, когда художник, наконец, получил свободу передвижения, принесла в конечном счете перемены в его личной жизни, но куда в меньшей мере – в профессиональной.
Как пишет в своих воспоминаниях дочь Зальцмана, в этой поездке он познакомился с Ириной Николаевной Переселенковой, которая очаровала его и с которой тогда же у художника начался бурный роман. Здесь надо напомнить, что Зальцман был тогда в расцвете лет – ему был всего 41 год. Из воспоминаний Лотты Зальцман видно, что это был человек, способный к большим эмоциональным взлетам и к драматическим спадам и вспышкам гнева. Так или иначе, Павел Зальцман ушел из семьи, и Переселенкова переехала к нему в Алма-Ату. Этот брак не был удачным, и Переселенкова вернулась в Ленинград – но лишь в 1972 году.
В 1962 году Зальцман получил звание «Заслуженный деятель искусств Казахстана» – и это было весьма существенно, так как легализовало его педагогическую деятельность – ведь он вынужден быть скрывать отсутствие у него высшего специального образования. Казалось бы, пятидесятилетний художник мог попытаться вернуться в Ленинград – тем более, что формальных препятствий к этому не было. Видимо, в Алма-Ате Зальцман все-таки чувствовал себя более защищенным от идейного пресса, неизбежного в ЛОСХе…
Как мне представляется, прожитая жизнь сделала Зальцмана психологически много старше его физического возраста. Неслучайно, когда он продавал или дарил свои листы, то потом нередко немедленно принимался создавать нечто вроде «дубликата». Тем временем дочь стала взрослой, появилось молодое окружение, для которого Зальцман был, несомненно, мэтром.
Мастер успел отметить свой 70-летний юбилей в кругу алма-атинской интеллигенции всех возрастов. В 1983 году в Алма-Ате вышел альбом о творчестве Зальцмана-художника и состоялась его персональная выставка. За месяц до смерти он напряженно работал над приведением в порядок своих литературных работ и над большим мозаичным панно, украшавшим здание Алма-Атинской киностудии.
Павел Зальцман умер от инфаркта в 1985 году.
Ревекка Фрумкина
Загрузка...