Здоровое равнодушие

Недавно я увидела по телевизору интервью с журналистом и деятелем Рунета Антоном Коробковым-Землянским.

В частности, его спросили о гей-парадах, и он ответил, что к этому надо относиться со здоровым равнодушием. Если, мол, что-то меня напрямую не касается, то на это лучше не обращать внимания. И пояснил: если соседи бьют ребенка, то это меня, да, касается. Но если соседи бьют посуду, то пусть бьют, это их дело. Мысль вполне понятная. Весь вопрос в том, что человека, по его представлениям, касается, а что нет.

Но я задумалась над этим сочетанием — здоровое равнодушие. По какой причине Коробков не захотел воспользоваться дежурным словом толерантность, а выбрал нестандартное, даже парадоксальное сочетание? Парадоксальное оно вот почему. Дело в том, что русское слово равнодушие окрашено в особые тона. Конечно, можно сказать, например, твое равнодушие к пиву — и тогда мы почти ничего не узнаем о человеке, о котором говорим. Может, вообще он пламенный, а вот к пиву равнодушен, т.е. безразличен. Другое дело — равнодушный человек. Это холодный, плохой человек. А неравнодушный человек — отзывчивый и хороший. И равнодушие просто так, без контекста, — это скорее что-то плохое. У Достоевского в «Бесах» есть сочетание болезнь равнодушия. И вот поди ж ты. Нам говорят о здоровом равнодушии, и мы прекрасно понимаем, о чем речь. И даже примерно понимаем, почему человек избегает слова толерантность.

Вообще русское слово толерантность имеет интересную историю. Оно употреблялось еще в середине XIX в. — у Лескова, Достоевского и т. д. Вот пример, где оно использовано вполне современно: «Общество упорно отказывается дать свидетельство своей толерантности по отношению к людскому разномыслию, разно-чувствию и разностремлению, а в то же время само в собирательном составе своем не обнаруживает, чтобы оно опиралось на твердой почве самостоятельных мнений, и в несогласном шуме своем напоминает лишь ветром колеблемые трости». [Н.С. Лесков. Русские общественные заметки (1869)]. На английский это слово здесь вполне можно было бы перевести как tolerance. Аналогично и с другими европейскими языками. Потом слово толерантность как-то подзабылось за ненадобностью, вернее, осталось только в качестве биологического термина. А в последнее время, в ходе интенсивного освоения «западных» ценностей, вошло в моду. Однако многие люди сразу его невзлюбили.

Вот представим себе: узнают люди новое слово. Что же оно значит? Им говорят: ну, это по-русски терпимость. Да и словари пишут: толерантность, мол,— это терпимость к чужому образу жизни,поведению, чужим обычаям, чувствам, верованиям, мнениям, идеям (Брокгауз и Ефрон, правде толкуют толерантность более узко, как веротерпимость). Ну хорошо, вот есть два слова — терпимость и толерантность. Но язык не терпит дуплетов. И они сразу начинают как-то притираться, распределять сферы влияния, диссимилироваться. А как они распределяются — это вообще-то довольно предсказуемо. Когда одно и то же в русском языке можно назвать русским словом, даже если это и калька с иностранного, или заимствованием, то можно предположить, что первое будет дрейфовать в направлении чего-то исконного, а также внутреннего, связанного с чувствами, искреннего и относящегося скорее к отдельному человеку, а второе будет осмыслено как что-то несколько чуждое, связанное с поведением, возможно фальшивое, а также скорее социальное. Например, верность и преданность— это в душе конкретного человека, а лояльность — в поведении, возможно и лицемерном, и это нечто более общественное. Когда слово лояльность только появилось в русском языке, это было не так.

Так примерно и вышло с терпимостью и толерантностью. Сейчас очень часто противопоставляют плохую толерантность хорошей терпимости. Вот типичный заголовок статьи: «Толерантность: терпимость или вседозволенность?» Многие люди говорят: ненавижу толерантность, по -тому что толерантность значит «Моя хата с краю, ничего не знаю». Другие говорят: не надо учить детей толерантности, толерантность — это пораженчество. Толерантность часто связывают с равнодушием, опять-таки по контрасту с терпимостью. В терпимости очень ясно ощущается глагол терпеть; в частности, возникает ассоциация с другим его значением: терпеть боль. Мол, мы, страдая, терпеливо выносим недостатки других людей, как терпят боль, холод, голод. Соответственно в случае толерантности мы не то что терпим, а просто ничего не чувствуем. Особенно же характерна подобная риторика для православных текстов: «Терпимость — это русское понятие, которое возникло из православного отношения к жизни. <…> Мы должны терпеть несовершенство других, понимая, что и сами несовершенны. Таким образом, терпимость предполагает активную оценку действительности: четкое разделение хорошего и плохого, и терпение по отношению к тому, что еще не в силах измениться к лучшему. Толерантность — это западный термин, который возник из либерального отношения к жизни. Он не синоним терпимости, потому что за ним стоит совершенно другая концепция. <…> Поэтому толерантность безразлична к понятиям хорошо или плохо в абсолютном смысле этих слов. Она ориентируется на временные понятия, которые обеспечивают текущее спокойствие. <…> Человек должен быть безразличен ко греху, извращениям и растлению других людей, т.е. ко всему, что его лично не касается. При этом он сам может всё это совершать, требуя толерантности к себе со стороны других» (см. www.missionary.su/theology/13.htm)

Между тем, например, у Владимира Соловьева было другое понимание терпимости: «Так называется допущение чужой свободы, хотя бы предполагалось, что она ведет к теоретическим и практическим заблуждениям. И это свойство и отношение не есть само по себе ни добродетель, ни порок, а может быть в различных случаях тем или другим, смотря по предмету (наприм., торжествующее злодеяние сильного над слабым не должно быть терпимо, и потому «терпимость» к нему не добродетельна, а безнравственна), главным же образом смотря по внутренним мотивам, каковыми могут быть здесь и великодушие, и малодушие, и уважение к правам других, и пренебрежение их благу, и глубокая уверенность в побеждающей силе высшей истины, и равнодушие к этой истине». Это очень близко к тому, как понимают толерантность те люди, которые являются ее адептами: даже не соглашаясь с позицией другого, пытаться его понять и, даже не понимая, признавать право другого человека жить по-своему. До тех пор, разумеется, пока это не затрагивает права других людей.

Часто заимствуется слово, которое как будто имеет аналог в языке. Но аналог имеет совсем другие ассоциации, другую культурную «бахрому». И вот берется новое слово, берется вместе с целым пластом представлений и ассоциаций. Но тогда слов оказывается два, и тут уж они начинают конкурировать по внутренним законам языка. Пока непонятно, чем дело кончится с толерантностью и терпимостью. Поживем — увидим.

Подписаться
Уведомление о
guest

6 Комментария(-ев)
Встроенные отзывы
Посмотреть все комментарии
Соня Гитис
Соня Гитис
12 года (лет) назад

Со стороны выглядит, будто г-н Коробков-Землянский подменил словом “равнодушие” слово “пофигизм”, т.е. “здоровый пофигизм”.

Иван Дуденков
12 года (лет) назад

Как бы ни хотели того содомовладельцы терпимости, как бы ни старались своим дэзом дезориентировать публику днями открытых дверей в свой дом ради засвидетельствования его в качестве публичного, как бы ни хотели дезориентировать внесением неясности “то ли рантье, то ли не рантье” на рассмотрение, а участь быть терпилой всё ж достойнее призвания быть толерастом.

grep
grep
12 года (лет) назад

Толерантность/терпимость это “мне это не нравится, но я готов это терпеть”. Здоровое равнодушие это “я отношусь к этому нейтрально”. Разница заметна.

Гость
12 года (лет) назад

“Между тем, например, у Владимира Соловьева было другое понимание терпимости”
Да неужто? А у кого еще какое было? И при чем тут Вл.Соловьёв? Это что – какой-то авторитет в православии? При жизни он называл РПЦ “греко-католической синагогой” и поносил всеми словами, которые были допустимы в тогдашнем приличном обществе. Церковь признала только две его работы “Три разговора” и “Повесть об антихристе” (последнее – с существенными изъятиями) – в этих работах затрагиваются нравственные вопросы самого общего, внеконфессионального, характера.
Покойный философ может иметь какое угодно мнение по поводу толерантности, и это его мнение никак к РПЦ не относится.

Язык нам дан для того, чтобы различать. На деле происходит два встречных процесса, причем оба – творческие:
1. Смешение понятий. Это очень важный процесс – он отнимает возможность правильно осознавать и оценивать реальность.
2. Разделение понятий – когда каждому понятию присваивается свое иное слово.

Слово “толерантность” прививается именно для “включения” в терпимость библейских грехов. Понятно, что никакому нормальному человеку это понравиться не может.

Левонтина
12 года (лет) назад
В ответ на:  Гость

Уважаемый Гость! Вот Вы как раз понимаете толерантность одним из способов, описанных в моей заметке. Многие другие люди понимают ее иначе – и ни у Вас, ни у них нет монополии на язык. Конечно, любому понятию можно “присвоить”, как Вы пишете, любое слово, но нет гарантии, что все носители языка будут следовать Вашему словоупотреблению. Сейчас слово толерантность используется по-разному, и это факт, и заметка об этом. Что до Владимира Соловьева, не думаю, что он настолько плох, что даже не заслуживает цитирования. И, как бы к нему ни относилась РПЦ, он, несомненно, является религиозным мыслителем и его мнение о терпимости представляет интерес.

Анонимно
Анонимно
11 года (лет) назад

=)

Оценить: 
Звёзд: 1Звёзд: 2Звёзд: 3Звёзд: 4Звёзд: 5 (Пока оценок нет)
Загрузка...