Загадка Льва Гумилёва

Лев Клейн
Лев Клейн

При всем обилии мемуарной и биографической литературы фигура Льва Гумилёва остается загадочной. Загадочным остается его полное небрежение научными методами и принципами в большинстве работ — они начисто отсутствуют. Поэтому научное сообщество России его не признает, хотя он бешено популярен вне науки. Загадочным остается его теперь уже несомненный антисемитизм. Это был болезненный факт для многих его друзей.

Анна Ахматова винила во всем советскую власть и лагерь. Возлюбленная ее сына Эмма Герштейн (2006: 351)1 вспоминает:

Лев Николаевич Гумилёв (1912-1992)

«Мы видели на протяжении многих лет человека, носящего имя Лев Николаевич Гумилёв, но хотя мы продолжали называть его Лева, это был не тот Лева, которого мы знали до ареста 1938 года. Как страдала Анна Андреевна от этого рокового изменения его личности! Незадолго до своей смерти, во всяком случае в последний период своей жизни, она однажды глубоко задумалась, перебирая в уме все этапы жизни сына с самого дня рождения, и наконец твердо заявила: Нет! Он таким не был. Это мне его таким сделали». И в другом месте: «Ее поражал появившийся у него крайний эгоцентризм. “Он провалился в себя”, — замечала она, или: “Ничего, ничего не осталось, одна передоновщина”» (2006: 387). Передонов — герой повести Сологуба «Мелкий бес», тупой провинциальный учитель, соблазняемый бесами. Гумилёв не только предостерегал православную Русь от еврейской опасности, но и много говорил о бесах (об этом вспоминает священник отец Василий — 2006: 308).

Воздействие лагеря на образ мышления Л. Н. я выделил в своей критической статье 1992 г. («Нева», 4), предположив, что он был лагерной Шехеразадой, «толкая романы» уголовникам, и привычка подстраиваться под интересы своей лагерной публики повлияла на форму и содержание его сочинений, придав направленность его учению. Эта догадка вызвала возмущение у многих ярых приверженцев Гумилёва. Он не мог быть Шехеразадой! Он был пророком и учителем, вождем!

Судить об этом трудно. Гумилёв оставил очень мало сведений о своей лагерной жизни. И это само по себе тоже загадочно. «Почти четверть века посчастливилось мне дружить со Львом Николаевичем и учиться у него — говорил Савва Ямщиков (2006). — Беседы наши были доверительными и открытыми. И только двух страниц своей труднейшей жизни ученый никогда не касался: страданий узника ГУЛАГа и отношений с матерью». Отношения с матерью — понятно, не для чужих. Открывались только близким. Конечно, лагерь — тяжелая тема для воспоминаний, но многие пишущие считают своим долгом и облегчением души поведать людям эту страшную быль. А Гумилёв — признанный мастер слова, красочно описывающий прошлые века и дальние страны, другие народы и всякую экзотику. Он побывал в этом экзотическом мире лично, всё видел, испытал, способен рассказать всем. И молчит. Шаламов, Солженицын, Губерман, Разгон, Гинзбург, Мирек и бездна других выживших узников — все пишут, рассказывают, негодуют, обличают. А Гумилёв молчит. Молчит не только в печати. Многие мемуаристы отмечают, что он и устно почти никогда не рассказывал о своем лагерном житье-бытье. Никому.

Обычно не желают вспоминать этот отрезок своей жизни те, кто был категорически недоволен собой в этом покинутом ими мире, для кого унижения лагерного быта не остались внешними факторами, а обернулись утратой достоинства, недостатком уважения среды. В лагере, где основная масса — уголовники, всё сообщество четко делится на касты. В верхнюю касту попадают отпетые уголовники и «авторитеты». В среднюю, в «мужики», — вся серая масса. В нижнюю касту, касту «чушков», беспросветная жизнь которых полна унижений, избиений и бедствий, попадают слабые, жалкие, смешные, интеллигенты, больные, неопрятные, психически неустойчивые, нарушившие какие-то законы блатного мира. Они ходят в отребье, едят объедки, ждут тычков и пинков отовсюду, жмутся по углам. Спят воры на «шконках» первого яруса, мужики — повыше и на полу, чушки — под шконками или под нарами. Там есть известное удобство (изоляция, укрытность), но место считается унизительным, а в мире зэков престиж, семиотичность очень много значит.

Фотография Льва Гумилёва из следственного дела, 1949 г.

Я не стану сейчас подробно описывать эту систему — я сделал это в книге «Перевернутый мир».

Не сомневаюсь, что в конце своего многосоставного срока Гумилёв пользовался привилегиями старого сидельца и обладал авторитетом, а если исполнял функции Шехеразады, — то и уникальным положением. Но по моим представлениям, по крайней мере в начале своего прибытия в лагерь молодому Гумилёву пришлось неимоверно плохо. Он должен был по своим данным угодить в низшую касту. Сугубый интеллигент, в детстве преследуемый мальчишками (2006: 25-27), с недостатками речи, картавый (сам иронизировал, что не выговаривает 33 буквы русского алфавита). Характер вспыльчивый, задиристый, тяжелый, неуживчивый (2006: 121; 265), «любил препираться в трамвае» (2006: 331) — именно такие попадали в чушки. Его солагерник по последнему сроку А. Ф. Савченко (2006: 156) вспоминает, что физические данные у Гумилёва были очень невыгодные для лагеря: «Комплекция отнюдь не атлетическая. Пальцы — длинные, тонкие. Нос с горбинкой. Ходит ссутулившись. И в дополнение к этим не очень убедительным данным Гумилёв страдал дефектом речи: картавил, не произносил буквы “р”… Кто картавит? Из какой социальной среды происходят картавые?» Савченко отвечает: дворяне и евреи. Обе прослойки чужды уголовной среде.

Савченко подчеркивает, что в этот срок, «несмотря на такой, казалось бы, внушительный перечень неблагоприятных свойств, Гумилёв пользовался среди лагерного населения огромным авторитетом. Во всех бараках у него были хорошие знакомые, встречавшие его с подчеркнутым гостеприимством» (там же). Он рассказывает, как вокруг Льва Николаевича собирались многолюдные кружки слушать его истории (функции Шехеразады). Но всё это потому, что как раз перед последним лагерным сроком политических отделили от уголовников, «благодаря чему жизнь в лагере стала сравнительно сносной». А до того? «То был кошмар» (2006: 167, также 157). Но когда уголовники всё же оказывались в одном лагере с политическими, возникали эпизоды, подобные описанному тем же Савченко (2006: 168-172): «Рябой с ребятами бьет там жидов», а этим «жидом» оказался Л. Н. Гумилёв.

Есть и прямые свидетельства о деталях быта, которые вписываются в эту реконструкцию. О своем открытии пассионарности Гумилёв рассказывал так:

«Однажды из-под нар на четвереньках выскочил наружу молодой с взлохмаченными вихрами парень. В каком-то радостном и дурацком затмении он вопил: “Эврика!” Это был не кто иной, как я. Сидевшие выше этажом мои сокамерники, их было человек восемь, мрачно поглядели на меня, решив, что я сошел с ума…» (Варустин 2006: 485). И другим он рассказывал, что «теорию пассионарности придумал, лежа в “Крестах” под лавкой»). Проговорился Л. Н., определил свое положенное место в камере — под нарами, под шконкой.

Лев Гумилёв и Анна Ахматова. 1960-е гг.

О раннем сроке Гумилёв сам вспоминает, что к 1939 г. совсем «дошел», стал «доходягой». В Норильлаге зимой 1939/40 г. с ним сидел Д. Быстролетов, который поместил свои воспоминания в «Заполярной правде» (23 июня 1992 г.). Быстролетову нужно было подыскать себе помощника, чтобы вытащить из барака тело умершего. Один зэк растолкал доской спящего под нарами доходягу, это оказался Гумилёв. У Быстролетова сложилось впечатление, что Гумилёв имел «унизительный статус чумы», шестерки. Он, видимо, регулярно подвергался обычным унижениям этого люда. Быстролетов описывает его как предельно ослабевшего, беззубого, с отекшим лицом, этот доходяга еле двигался и с трудом произносил слова, был одет в грязную одежду. Никаких вещей у него не было.

Воспоминания Быстролетова некоторые подвергают сомнению, поскольку тот сам был до ареста чекистом (разведчиком), но воспоминания эти очень реалистичны и согласуются со всем остальным, что мы знаем об этом периоде жизни Гумилёва. Для Гумилёва это было особенно тяжело, потому что дворянская честь, уважение среды и сознание своей высокой миссии были его природой. Контраст самосознания со своей неспособностью противостоять гнусной реальности был для него особенно катастрофичен.

Этот период неизбежно должен был наложить отпечаток и на последующие, когда положение Гумилёва улучшилось, когда он освоил статус Шехеразады и добился внимания и уважения солагерников, да и солагерники стали другими. Зэк низшей касты никогда полностью не переходит в верхнюю ни в глазах окружающих, ни в собственном самоощущении. Сбросить это наваждение он может только со всем антуражем лагеря, откинув лагерь как кошмарный сон. Поэтому люди этого плана стараются не вспоминать лагерную жизнь, гонят от себя эти кошмары, очищают память, чтобы выздороветь от лагеря.

Лев Гумилёв за рабочим столом. Ленинград, 1990-е гг.

Однако необратимые изменения психики почти неизбежны, остаются после лагеря. У тех, кто выдержал испытания и завоевал уважение среды, не оказался внизу, воздействие лагерного прошлого может быть укрепляющим — он выходит из лагеря если не добрее, то сильнее, чем туда был взят. Те, кто был сломлен, кто не выдержал ужасных тягостей, не сумел отстоять свое достоинство в злой среде, навсегда ушиблены лагерем, у них изменилось общее отношение к людям — стало отчужденным и недоверчивым, самооценка стала нуждаться в постоянном подтверждении, самолюбие стало болезненным. Эти люди постоянно ищут, на чем бы показать свое превосходство над другими — в ход идет всё: опыт, вера, национальность, пол…

Большой поклонник Гумилёва и Ахматовой, М. М. Кралин (2006: 444) вспоминает, как впервые увидел Гумилёва на заседании Географического общества 22 января 1971 г., где Гумилёв председательствовал, а доклад делала Нина Ивановна Гаген-Торн. Она — «такая же старая, матерая лагерница, как и он, сидя на сцене, прихлебывала маленькими глоточками кофе из маленькой чашки и невозмутимо отвечала на яростные филиппики возражавшего ей по всем пунктам Льва Николаевича… В кулуарах Нина Ивановна говорила, что лагерь по-разному действует на человеческую психику, что у Льва Николаевича в этом смысле хребет перебит на всю оставшуюся жизнь. Но, кажется, он и сам этого тогда не отрицал».

Я думаю, что всё то, что распространяется по России под названием гумилёвского учения об этногенезе, не имеет ничего общего с наукой. Это мифы, сотворенные в больном сознании чрезвычайно одаренного человека под воздействием чудовищных обстоятельств его трагической жизни. Ненаучность этих талантливых произведений, абсолютно ясную всем профессионалам, он не видел и не понимал.

Между тем, в некоторых своих работах он был действительно замечательным ученым, сделавшим великолепные открытия, — это работы о циклических изменениях путей циклонов и влиянии этих изменений на жизнь и историю населения Евразии. Если бы он сосредоточился на этих явлениях, возможно, он был бы гораздо менее заметен в массовом сознании, но значительно более авторитетен в научном мире.

Фото с сайта gumilevica.kulichki.net

1 Многие воспоминания цит. по сб.: Воронович В.Н. и Козырева М.Г. 2006. «Живя в чужих словах…»: Воспоминания о Л.Н. Гумилёве. Санкт-Петербург, Росток.

384 Комментария(-ев)
Встроенные отзывы
Посмотреть все комментарии
Л.Л. Гошка
Л.Л. Гошка
12 года (лет) назад

По ссылке:
http://www.ecolife.ru/video/2180/
Это уже не стоны и сопли научного сотрудника, а гражданская позиция Ученого.
Научных сотрудников много, а вот Ученых, по всей видимости, осталось единицы. Как-то не слышно их.

Сергей Беляков
Сергей Беляков
12 года (лет) назад

Ссылаться на Бысролетова – смешно. Это все равно, что ссылаться на барона Мюнхгаузена.

Сергей Беляков
Сергей Беляков
12 года (лет) назад

Арон Яковлечич Гуревич был замечательным ученым, но и его слова надо оценивать критически. Нельзя творить себе кумиров, словам которых веришь безоговорочно. И Гумилёва надо критиковать, и его критиков воспринимать спокойно, оценивать их слова опять-таки критично.

ольга
ольга
12 года (лет) назад

Как мелочно и мстительно то, что пишет Клейн.

Ну вот, почему Л.Гумилев не говорил про лагерную жизнь свою? А вот почему…
Дай-ка я тисну статейку! Все присобачу: и А.Ахматову, и Э.Гершензон и науку СССР и пр.пр.,вымажу-изгажу.
А не лучше-ли просто опровергнуть историю евреев в Евразии, именно то,как изложено у Л.Гумилева, коли так не понравилось Клейну.

А почему Л.Гумилев не хочет вспоминать лагерную жизнь, по-моему, он исчерпывающе ответил другу. В.Шаламов сказал, что посвятит остаток жизни правде о лагере, как отрицательном опыте. А. Солженицын больше использовал для собственной героизации., что нужно пройти этот опыт всем.

Дай в рост чужим народам и они … Я отдам вам землю ханаанеян, завоюйте их, убейте их. (Это примерно то, что при чтении Библии, неприятно меня удивило когда-то. Вот так Бог, подумала я. Но когда угол зрения меняешь, что частично эта книга-история иудеев, тогда психоэмоционально все встает на место. Т.е. изложение более-более древнего текста про мироздание, с приобщением собственной истории иудеев. Раввины знали свое дело.)

Деньги из воздуха. Деньги-деньги.
Комплиментарности это не вызывает.

Ни в одной книге Л.Гумилева не читала,что лично Гумилев не терпит евреев вообще.

Tagir
Tagir
12 года (лет) назад

Автор (Клейн) выходит за рамки герменевтического анализа работ Гумилёва, использует аргументы типа Ad hominem ( http://ru.wikipedia.org/wiki/Ad_hominem ), что является грубым нарушением научной этики. Прочитав хотя бы вводную часть критической статьи Клейна http://scepsis.ru/library/id_86.html, (ссылка на которую приведена на посвященной ему странице в Википедии http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D0%B5%D0%B2_%D0%9A%D0%BB%D0%B5%D0%B9%D0%BD ) можно понять мотивы Клейна.

Пыщь
Пыщь
12 года (лет) назад
В ответ на:  Tagir

семит ругает антисемита

Володя
Володя
12 года (лет) назад

А вот я совсем наоборот, уже несколько лет неспешно перечитываю работы Льва Гумилева, и каждый раз убеждаюсь в его правоте. Интересно было для меня сопоставить его работы и так называемую книгу “Проект Россия” часть вторая, наиболее актуальную на сегодняшний день…Люди пишут,(книга без автора), все то же самое, только другими словами, характеризуя сегодняшнее печальное положение вещей. Описывают они и доминанту, или одну из них – Православную Веру, и подметили что люди делятся на сословия, у Гумилева это пассы, субпассы и гармоники, а так же и антисистему в виде демократии и гуманизма, и многое другое…причем явно видно что с трудами Гумилева они не знакомы. Трагизм Гумилева в том что он родился не в то время, золотая посредственность не способна мыслить масштабно, и имперически обобщать, у “ПР” это выйти из песочницы…и самое главное он это понимал, т.к. естественно давал оценку, а потому такой с одной стороны трагизм, а с другой все-таки надежда….Мне же интересно послушать умных о том, что же все-таки сегодня происходит у нас, в нашем супер этносе, междуфазье или антисистема, потому как крайне схожи характеристики фаз конец надлома начало обскурации или все таки антисистема… Независимо правдо от вывода все-равно понятно куда надо двигаться..Это конечно вернуться к своим доминантам, насколько это возможно, снизить влияние антропогенного ландшафта, тобишь городов, (с их извращенной псевдо культурой), по возможности вернутья в ландшафт нас вмещающий, ну и естественно снизить влияния систем других суперэтносов, в данном случае прозападничество….
С уважением….

гарри
гарри
12 года (лет) назад

Какие бы негативные склонения не приписывались Л.Н.Гумилеву в отношении любого народа ,это не исключает его из числа смело и широко мыслящих и ищущих личностей,способных генерировать оригинальные гипотезы,соединимые с наследием Вернадского.Тем самым уже,будируются мыслительные искания на ниве множества наук,пытающихся изучать человека и человечество.Да и зачем нужно высвечивать этот негатив,если он даже и был?Боязнь того,что им вооружится экстремал?Так тот так или иначе найдет искомое дерьмо!Поэтому никакого смысла такого рода исканий не вижу.

Михаил Эфроимский
12 года (лет) назад

Я не историк и не антрополог. Поэтому, прочитав тексты Гумилёва, я не решился судить о том, прав ли он.

Я заметил лишь, что стиль Гумилёва местами напоминает стиль некоторых ниспровергателей теории относительности, поборников теории эфира и изобретателей вечного двигателя. По роду работы мне доводилось читать писания сих резунов и фоменок от физики, ибо их неутомимые авторы рассылают свои трактаты в научные заведения и редакции журналов. Особенностью этого стиля является уклон в беллетристику и через это — попытка заручится симпатией непрофессионалов и полупрофессионалов.

Как бы там ни было, беллетристский стиль сам по себе не гарантирует ни правильности, ни ложности излагаемой теории, хотя говорит кое-что об авторе.

Прочитав статью Льва Клейна, я по-прежнему не выработал собственной позиции по этому вопросу: всё-таки я не профессионал в этой области. Однако, я стал невольно склоняться к антигумилёвской точке зрения, когда прочитал читательские комментарии на эту и последующую статьи Л. Клейна. То обстоятельство, что на защиту Гумилёва обычно поднимаются люди, страдающие отклонениями (болезненная логорея) или хворающие этническими предрассудками или не владеющие русским языком (не знающие разницы между экстремалом и экстремистом), — всё это наводит на мысль о том, что гумилёвские построения лежат за пределами науки. Потому они и притягивают к себе не профессионалов-историков, а людей иного типа.

Я допускаю, что введённые Гумилёвым термины “пассионарность” и “пассионарий” обладают научным смыслом. Если это так, то Гумилёва следует поблагодарить за то, что он попытался ввести эти термины в исторический обиход. Но его учение в целом очень уж напоминает нагромождение вольных мыслей и притянутых за уши удобных примеров. Возникает ассоциация с писульками резуна-суворова. Сама идея о том, что Сталин мог замышлять поход на Европу, может быть верна — судить об этом должны историки. А суворовские рассуждения о предполагаемых сроках и все его дилетантские умствования и притянутые за уши доказательства способны лишь скомпрометировать эту идею.

Вячеслав
Вячеслав
11 года (лет) назад

Отстаньте, наконец, от почившего двадцать лет назад Льва Николаевича Гумилева! Хватит рассуждать о научности и ненаучности его трудов, о его здоровом антисемитизме, фолк-хистори и пр.пр.
Успокойтесь, наконец, господа-критики, он не историк и не географ, он историософ и геософ (если кто-то слышал что такое историософия и геософия). Л. Н. Гумилев, прежде всего, мыслитель, философ. Вы же не оспариваете того, что недавно почивший Рэй Брэдбери был также мыслителем, несмотря на то, что писал научную, а точнее – философскую фантастику? Вы же не беретесь оспаривать различные, пусть даже абсурдные, философские теории различных эпох?
Примите как аксиому то, что Лев Гумилев писал историософскую фантастику и, наконец, успокойтесь. Что плохого в “фолк-хистори” Льва Гумилева (о Фоменко и Носовском не говорю, это отдельная тема для разговора).
Но вот что интересно: подавляющее большинство оппонентов-критиков Льва Гумилева никогда не стояли, и не будут стоять с ним в одном ряду по силе творческой мысли и личностной значимости в отечественной истории и культуре: масштаб личностей не тот! Это факт.

Не хорошо все это. При жизни человеку не было покоя, один бесконечный террор, и после смерти “интеллектуальной некрофилией” продолжают заниматься…

Максим Борисов
ТрВ
11 года (лет) назад
В ответ на:  Вячеслав

А Вам не кажется, что речь давно уже идет не о Гумилеве, а о нас с вами? Гумилеву-то действительно уже давно все равно, а вот книги его издаются и продаются, симпозиумы-конференции проводятся, новые поколения “заражаются” его концепциями и разочаровываются. Безусловно, масштаб личности чувствуется, поэтому вызывают интерес и заблуждения, и обстоятельства личной жизни. А как же иначе? Это обычная в таких случаях ситуация, странно протестовать или запрещать.

Сергей Беляков
Сергей Беляков
11 года (лет) назад
В ответ на:  Вячеслав

Назвать профессионального и очень талантливого историка Льва Гумилева “философом”, “историософом” и, тем более, “геософом” – это значит оскорбить и принизить ученого.

Вячеслав
Вячеслав
11 года (лет) назад
В ответ на:  Сергей Беляков

А я не считаю, что “философ”, “историософ”, “геософ” это оскорбительно звучит. В Вашей не совсем верной интерпретации все, кто трудился на ниве философии истории (читай историософии, т.к. до сих пор четкой грани между этими понятиями не определено) якобы оскорблены этим? В т.ч. “бедный и несчастный” Гегель, Гердер, славянофилы, многие евразийцы, многие представители постмодерна и пр.пр.?
Никто и не оспаривает таланты Льва Николаевича Гумилева. Я так наоборот, пытаюсь это раскрыть в своих работах. Кстати, рекомендую, почитайте очень интересный автореферат или сам диссер о Гумилеве-старшем: Раскина Е. Н. Геософские аспекты творчества Н. С. Гумилева : автореф. дис. … доктора филол. наук : 10.01.01. Архангельск, 2009. 45 с.
В поддержку Ваших слов о талантливом ученом-историке Л. Н. Гумелеве могу порекомендовать следующий источник, кстати, хранящийся как вещдок в фондах РГБ: Гумилев Л. Н. Древние тюрки VI – VIII вв. : автореф. дис. … доктора ист. наук. Ленинград, 1961. 28 с.
Ведь защитился же человек! Диссовет советский, марксистско-ленинский, дотошный, скурпулезный, предвзятый к сыну белогвардейского офицера и младшему евразийцу утвердил защиту же и ВАК это признал! Так кто же может сомневаться и оспаривать то, что Лев Гумилев ученый-историк? Я лично – нет.

Сергей Беляков
Сергей Беляков
11 года (лет) назад
В ответ на:  Вячеслав

Сам Гумилев относился к философам именно так. Он имел дело с историческими фактами, а не с философскими спекуляциями, которые всегда презирал. Хотя некоторыми философами он интересовался. Спорил с Ясперсом, хвалил Леонтьева и т.д. Читал Шпенглера и Ницше, но больше в молодости. Но сам Гумилев был прежде всего ученым. А философия у него была лишь дополнением, надстройкой (см. его учение об антисистемах, оно и в самом деле философское).
В 1961 году Ученый совет не был предвзятым (в отличие от Ученого совета 1948, когда Гумилев защищал кандидатскую). Гумилеву покровительствовал его учитель М.И. Артамонов, который был тогда как раз на вершине могущества. Впрочем, диссертация о древних тюрках, бесспорно, великолепный образец научного исследования. Особенно хороша книга, сделанная на ее основе: монография “Древние тюрки”. Настоящая “помесь моммзена с Майн Ридом”, как писал о такого рода вещах сам Гумилев.

Вячеслав
Вячеслав
11 года (лет) назад

Позвольте,коллеги, но ведь сам Лев Николаевич считал, что главным открытием его жизни стала именно “пассионарность” и пассионарная теория этногенеза. Кто попытается объяснить научно что такое “пассионарность” как некая биохимическая энергия живого вещества Земли? Вот здесь-то и начинается у Льва Николаевича историософия, философия истории и философия культуры. А “Древние тюрки” – безспорно, капитальный исторический научный труд. Но вначале у Льва Николаевича была история, которая впоследсвии при его евразийско-номадическом цивилизаионном подходе к истории не могла не трансформироваться в историософию. Я так считаю, хотя, конечно, мнения коллег и небезынтересны. Думаю, если бы Лев Николаевич не интересовался философами, то, наверное, его и не интересовало бы евразийство, имеющее в своей основе значительный историософский компонент. Но, впрочем, мы ушли в своих дискуссиях от самой статьи, по поводу которой, собственно говоря, и пишутся комментарии здесь. Предлагаю вернуться к самому содержанию статьи Л. Клейна “Загадка Льва Гумилева”. Мне лично она не понравилась, злая статья, НКВДшной мусорковщиной отдает.

Оценить: 
Звёзд: 1Звёзд: 2Звёзд: 3Звёзд: 4Звёзд: 5 (4 оценок, среднее: 2,75 из 5)
Загрузка...