Книга Аллы Марченко «Ахматова. Жизнь» (М., АСТ: Астрель, 2009) уже была замечена несколькими известными исследователями, а также критиками и журналистами. В «Новом мире» (№7, 2009) о ней сочувственно написала коллега Марченко по «цеху» Алла Латынина; в «Знамени» (№9, 2009) отозвался один из наших ведущих специалистов по Серебряному веку Н.А. Богомолов – с недоумением, не без раздражения и с акцентом на конкретных ошибках и неточностях; там же – позитивно, но тоже не без резкостей о книге написала критик Светлана Шишкова-Шипунова.
Согласитесь, большая часть книг биографического свойства, в особенности если это жизнеописания писателей и людей искусства, имеет явный или подразумеваемый подзаголовок «жизнь и творчество». Алла Марченко, критик тонкий и опытный, намеренно – и, я бы сказала, не без вызова – рискнула назвать свою книгу об Ахматовой «Жизнь». То есть автор как бы сосредоточен на том, как прожила свою жизнь поэт Анна Андреевна Ахматова. В этой связи С. Шишкова-Шипунова с полным основанием отмечает, что книга эта – все-таки не о поэзии как таковой, она – о любви. Я бы добавила – о любви и ее претворении в стихах – или о непретворении и даже намеренном умолчании о своих и чужих чувствах.
Первое, что в этой связи хочется отметить, – это проблема адресата книги. За исключением известной работы Р. Тименчика «Анна Ахматова в 60-е годы» (М., 2005), мне удалось прочитать о жизни и творчестве Ахматовой почти все значительные книги, написанные по-русски, а также изрядное количество статей.
Среди них в связи с обсуждаемым сюжетом я выделю работы А.К. Жолковского, посвященные прежде всего именно «жизни» Ахматовой. Если Н.А. Богомолова работы Жолковского не раздражают, то меня же, напротив, они огорчают и весьма – но не потому, что автор «перебрал» и «недоуважил», -я бы сказала, таков уж его организм, а потому, что читателю эти тексты преподнесены в рамках академических штудий.
Книга Аллы Марченко заведомо рассчитана на совсем иного, далекого от любых «академических» точек зрения адресата, который, разумеется, стихи Ахматовой читал, но в остальном представляет ее себе в лучшем случае по портрету Альтмана – и тут-то все и кончается.
Или начинается? «Начинается» преимущественно для тех, кто слышал о дружбе Ахматовой с Бродским, но не читал книгу А. Наймана «Рассказы об Ахматовой». И о «Постановлении» 1946 г. тоже слышал: было что-то этакое, очень гадкое. Кстати, даже гуманитарии-первокурсники МГУ, если в школе они не учились у знакомых мне уникальных преподавателей литературы (их имена намеренно опускаю), уже не поймут, почему соответствующий раздел в книге Марченко назван «Катастрофа сорок шестого года». А что, собственно, случилось? Война кончилась, и вообще…
К сожалению, последние двадцать лет жизни Ахматовой в книге Аллы Марченко почти не отражены. И это склоняет неосведомленного читателя к мысли, что в этот период в жизни Анны Андреевны, собственно, ничего особенного и не произошло. Несколько иронично упомянуты мальчики, «приватизировавшие» знаменитую «Будку» и ее хозяйку; достаточно кратко описано получение Ахматовой почетных премий и званий в Италии и в Оксфорде. Но, во-первых, среди «мальчиков» в Питере были Бродский, Най-ман, Рейн, а в Москве – Алексей Баталов, например. И с каждым из них у Ахматовой были свои отношения.
Были еще и «девочки» – с некоторыми я даже была знакома, – например известная переводчица Ника Глен, это глубоко преданная Анне Андреевне Таня Шпольская. Всем им, а если говорить о тех, кто постарше, – то Марии Петровых и, например, В.Я. Виленкину и его семье мы обязаны тем, что и после 1946 г. – а это еще целых двадцать лет! – Ахматова жила полной жизнью.
Да, отныне у нее не было «поклонников» в тривиальном смысле слова – но ей, несомненно, поклонялись. Так что «ахматовка», по поводу которой любил иронизировать Пастернак, едва ли заслуживает иронии. Ведь живи Анна Андреевна в Москве не в комнатке на Ордынке у Ардовых, а в нормальной квартире – например, в Брюсовском переулке, где жили многие артисты МХАТ и Большого театра, или на ул. Горького, 6, по соседству со знаменитым актером МХАТ Б. Ливановым и К.И. Чуковским, который тогда много времени проводил в городе, общение с ней укладывалось бы в типичные для тогдашнего образа жизни рамки. (Я ограничиваюсь упоминанием мест и людей, повседневность которых в те времена могла сама наблюдать, поскольку жила на углу Горького и Брюсовского, что позволяло, например, Корнею Ивановичу, которого лечила моя мама, забегать к нам даже без звонка…)
Право же, последние двадцать лет жизни Ахматовой, как писал В.Я. Виленкин в книге «В ста зеркалах», – тоже были «о любви, о великой земной любви»», и о себе, конечно, как и подобает большому поэту-лирику. Но в таком восприятии, в таком жадном вбирании в себя окружающего мира, для которого лирический импульс иногда становится только исходным зарядом». Но об этих временах в книге почти ничего не сказано.
А в результате книга «Ахматова: жизнь» попадает в некоторый зазор: не только сама «жизнь», но и личность поэтессы. Характер Ахматовой раскрыт преимущественно со стороны ее взаимоотношений с предполагаемыми, вероятными и несомненными адресатами ее лирики.
По этому поводу возможны две позиции. Первая: эта книга – именно для массового читателя, а точнее – для читательниц, а им, скорее всего, интереснее читать про историю отношений Ахматовой с Пуниным, нежели о ее дружбе с Е.С. Булгаковой и Фаиной Раневской или о ее отношениях с В.Я. Виленкиным.
Вторая: автор имел также в виду и более квалифицированного адресата. В этом случае последние двадцать лет жизни Ахматовой (1946-1966), пожалуй, значительнее, чем нюансы гипотетического романа юной Ахматовой и юного Модильяни.
Впрочем, как любили говорить друг другу при встрече члены знаменитого кружка «Серапионовы братья»: «Здравствуй, брат! Писать очень трудно».
Загрузка...