Между прочим, про нашу страну что ни соври — всё правдой покажется. И злопыхатели этим пользуются. Но я согласен, что всю страну целиком можно поместить в «Книгу рекордов Гиннесса». Другим, правда, места не останется. Небывалая страна. А люди в ней — очень даже бывалые.
* * *
Среди известных мне народов русские ходят быстрее всех. Попадая за границей в толпу иноземцев, я всегда наступаю им на пятки. Пока нас пускали на олимпиады, на соревнованиях по ходьбе мы выигрывали все медали. Если послать за водкой русского и американца, кто, по-вашему, первый вернется с бутылкой? Вопрос риторический. У нас даже любвеобильного мужчину кличут не каким-нибудь playboy’ем, а «ходоком».
Ценность движения у нас абсолютна — просторы обязывают. Русские люди рождаются землепроходцами — взгляните на карту мира с расплывающимся розовым пятном! С таким настроем нам нужно, чтобы и наше имущество было движимым. Емеля путешествовал на своей печи, Баба-Яга — на своей же ступе. Моя мечта скромнее: растить огурчики с помидорчиками в тачке, которую я буду по всему свету толкать перед собой, чтобы даже в самой нищей стране не погибнуть от голода.
Но при всем при этом почта у нас — самая медленная в мире. Странно и необъяснимо.
* * *
Было время, когда я повадился заходить в один и тот же пивной павильончик. Там пахло пеной и воблой. Мужики ошивались конкретные, уплотнялись лоснящимися чебуреками, выражались, конечно. Сортов пива имелось не так мало, но я никогда не изменял «Жигулёвскому». Не то чтобы оно было лучше других, но в советские времена существовал только один этот сорт. Тогда и произошел мой импринтинг: если пиво — то непременно «Жигулёвское». Его фонетика ласкала слух. Сиделец меня одобрял: «Как приятно видеть островок постоянства в нашем меняющемся мире!» Сказав, икал. Греческие философы взросли на разбавленном вине, а этот — на пиве с водочкой. Родом из Брянска, звать Колей. Представлялся так: «Я человек обычный, состою из атомов». Опуская рюмку, повторял: «Эластично забирает!» Настоящий пьяница, глотка и печень у него луженые. «По самым скромным подсчетам, я за свою жизнь выпил два кубометра водки, — с некоторым кокетством произносил он. — Знаешь, почему я водку пью? С возрастом рецепторы слабеют и чувствуют только горькое, вина не понимают». Выпитое перегорало в его топке начисто — он был худ, щеки провалились, кадык топорщился сквозь жидкую бороденку. «Ты бы все-таки поменьше пил и подумал о здоровье», — как-то бестактно сказал я ему. «А зачем? Мне эту власть всё равно не пережить», — уверенно ответил он.
Раньше он преподавал в лесной школе физику, математику, литературу, физкультуру и пение. «А как насчет рисования?» — спросил я. «Рисую я хреново, — честно ответил он. «Ты не думай, я там не пил, я детей люблю, мне их было жалко», — застенчиво закончил Коля.
А потом лесную школу закрыли, детей распустили хворать по городам. Работы не стало, Коля подался в столицу. Здесь ему не нравилось: «Кроме денег, у вас здесь ничего хорошего нет. Ничего, пробьемся!» В нем не чувствовалось хамской целеустремленности, но надежда светилась в налитых зельем глазах. Когда его спрашивали: «Ну и как у вас там в Брянске дела?» — привычно отвечал: «Партизаним помаленьку».
Потом павильончик снесли, возвели пивной ресторан, в котором Коле места уже не досталось. Впрочем, и мне тоже — там подавали пахнущее гадкими колониальными временами английское пиво; чебуреки с воблой куда-то подевались, конкретных мужиков сменил офисный планктон с бледными конечностями. А Коля, наверное, теперь философствует где-нибудь в брянских лесах. Не знаю только, сколько у него слушателей. Удачи!
* * *
Раз позвали меня на тусовку ученых мужей — сделать доклад про японскую трудовую этику. Тусовка проходила в поместье строительного миллионера — Александром Борисовичем величать. И не просто миллионера, а по совместительству еще и заведующего кафедрой прагматики культуры в одном уважаемом университете. Профессор, конечно. Что такое прагматика культуры, я, правда, не слишком понимаю.
Усадьба — бывший пионерский лагерь; имеется облупленное гипсовое изображение дудящего в небо горниста. Стоит усадьба на взгорке, внизу протекает река Лопасня, вид чудесный. Миллионер небрежно бросил, что за рекой — тоже его земля. Я легко поверил: выглядел он надежно и крепко. Наверное, еще и потому, что институтский диплом он писал по физике металлов.
После докладов славно попарились в баньке, сели вечерять. Сыры итальянские, форель норвежская, вино французское, картошка родная — со своей фермы. Я по привычке трепал языком — как ужасно обстоят дела в нашей стране. Науку погубили, образование погубили, коррупция — ужасная, ничего не производим… Миллионер возражал: вы рассуждаете не патриотично, лучше посмотрите на динамику строительства, подумайте о неслыханном прогрессе сельского хозяйства! А в тамошнем мире, между прочим, депрессия! А нам — по фигу! А хуже всего дела обстоят в Англии, которая из великой империи, над которой не заходило солнце, превратилась в ничтожество, ничего полезного не фабрикует, занимается финансовыми махинациями и при этом всё гадит нам и гадит!
После баньки возражать не хотелось. В обширной столовой расположился и стол для пинг-понга, я перевел разговор на спорт. Миллионер сказал, что серьезно занимается конной выездкой и хоккеем, а по пинг-понгу у него аж первый разряд, и он регулярно упражняется для поддержания себя в тонусе. Чувствуя после французского вина подъем духа, я бодро предложил: «Сыграем?» Как-никак я с перворазрядниками когда-то игрывал, из «десятки» выходил. Тут миллионер, побоявшись разоблачения и срама, изменился в лице, но справился с замешательством исключительно быстро: «К сожалению, не получится, у меня только одна ракетка есть!» Сказав, просиял: ловко отбрил! И вправду — чувствовалось, что шарики-ролики у него отлаженные, и не в таких переделках бывал. Что мне оставалось? Я криво улыбнулся и отправился спать. Засыпая, удивлялся: зачем такому находчивому человеку обременять себя профессорством?
Не прошло и года, как Александр Борисович сбежал от кредиторов в проклятую Англию. Сбежал, не достроив 68 многоквартирных домов. Рядом с ними он обещался вырыть и канал, по которому могли бы плавать настоящие маломерные кораблики. Конечно, над каналом планировался и мост — чтобы на кораблики было веселее оттуда смотреть. В результате удалось вырыть только канаву глубиной 60 см. Вся эта гордая затея называлась «Город для жизни». После несостоявшегося теннисного поединка такой поворот судьбы Александра Борисовича не слишком меня удивил. Словом, прагматика взяла верх над культурой.
* * *
Полезно иметь знакомых разных специальностей — можно много узнать. Очень хороши археологи — они всё время что-нибудь находят.
«Вот, копаем мы перед Сочинской олимпиадой. Копаем срочно — здесь что-то олимпийское построить должны. Нашли остатки византийского храма Х века — сенсация! А в апсиде — костяк. Попы про то пронюхали. „Отдайте костяк нам, будем почитать как мученика“. — „А откуда вы знаете, что это мученик?“ — „Нет, обязательно мученик, нам мученики очень нужны“. Беда одна — имя неизвестно. „Это ничего, во сне имя откроется“. Мы костяк не отдали, это же государственная собственность! Так что отвезли его в московский институт для комплексного изучения, но по дороге правую руку потеряли. Но попы — люди упертые, они и в Москву прикатили: отдайте, мол. „У него правой руки нет“. — „Это ничего, это же мученик, а нам мучеников очень не хватает“. В общем, попы решили вопрос на самом высоком уровне. В следующий раз приехали с шикарной ракой, туда кости и сложили. Министр регионального развития тоже к раке прикладывался. Церковь сначала хотели реставрировать, но потом передумали. Взамен захотели над фундаментом устроить лазерное шоу: церковь в формате 3D. Очень современно, туристам бы нравилось. Но потом передумали и построили храм под XIX век, с оригиналом — ничего общего».
Перевезенный из института археологии костяк окрестили мощами и положили в новодельный храм. На церковном сайте напечатали: «Есть свидетельства, что святой неоднократно являлся верующим и называл свое имя. В ожидании дополнительных свидетельств его имя пока не оглашается. Возле раки с его мощами принято такое обращение: „Святый отче, здесь лежащий…“».
Российские спортсмены молились в том храме перед началом олимпиады. Наверное, клянчили у бога олимпийскую, то есть языческую, медальку. А может, просили, чтобы их на допинге не застукали. Но не допросились: чемпионам сделали повторный анализ мочи, изобличили и красивые медальки отняли. Бог справедлив и относится к допингу отрицательно, это каждому известно.
* * *
Сидел на бревнышке в тихом московском дворике в двух шагах от Старой площади. Там в высоких кабинетах решаются важные вопросы — с кем сейчас воевать, а с кем повременить. Из окна второго этажа высунулся человек в замызганной майке и спросил спичек. «Я здесь с бабой, хозяин снаружи дверь запер, а ключей не оставил. Чайку, понимашь, захотелось, а газ зажечь нечем».
Я подбросил ему спичечный коробок, но его сдуло ветром. Нагрузил камушками — всё равно не добросил. Человек в майке спустил веревку, и я привязал коробок. Он зажег газ, уведомил, что отсыпал три спички и вместе с коробком спустил половину воблы, обернутой в газету. «Извини, браток, больше нет ничего. Ты ее с пивом употреби». Я хотел попросить, чтобы он представил мне свою бабу. Мне хотелось взглянуть на нее и спросить, как она себя чувствует, но постеснялся, понимашь, вспугнуть любовь.
В общем, абсурд какой-то — баба есть, а ключей со спичками нет.
Может быть, есть еще страны с такими дворами, но я там не был.
Александр Мещеряков
(8 оценок, среднее: 4,13 из 5)
Загрузка...
Блестяще.