Условным срокам — условная радость

Для начала, как и положено, сказка. От режиссера Яны Туминой.

Три года назад художнику сказали: если твоя картина известна на весь мир, если она — как подтверждают свидетели — гордость страны, почему ты чек-то не сохранил на холст и краски? Значит, ты их не покупал? Ах ты деньги украл?!!

Свидетели говорят: постойте! Если он украл, чем и как он создал картину? Разве картина не на холсте? Не красками писана? Не выставлена в музее? Ее нет? Если деньги украдены, если они не потрачены на искусство, тогда чем вы сейчас любуетесь? Что вы оцениваете?

Суд отвечает: цифры. Верните деньги!

А теперь цитата из приговора, который был оглашен вчера в Мещанском суде города Москвы.

«В судебном заседании установлено, что Серебренников, Итин, а впоследствии Малобродский, заранее объединившись в организованную группу под руководством Серебренникова, распределив преступные роли, разработав сложный механизм преступления, предполагающий многоэтапный план подготовки, а также последовательный и системный характер преступных действий, который был рассчитан на длительный период времени с 2011 по 2014 гг., находясь в г. Москве, корыстно, заинтересованно, используя каждый раз свое служебное положение, совершили мошенничество, то есть хищение чужого имущества, а именно — государственных денежных средств, — читала судья Менделеева. — Серебренников осуществлял общее руководство всех членов группы и принял меры по сокрытию хищений».

Да, ОПГ. Ни много ни мало. Ну, раз «установлено» — логично ждать, что пойдут по этапу. Тем более что прокуратура требовала для обвиняемых от четырех до шести лет лишения свободы.

Ан нет, суд решил, что «исправление подсудимых возможно без их изоляции от общества». Как сказала театровед Элла Михалёва: «Меня чрезвычайно вдохновил вчера государственный оптимизм: мол, Серебренников не безнадежен. Думаю, Гоголь-центру надо взять на поруки оступившегося товарища. Сказать, позор, суворовец Трофимов (фильм „Офицеры“), и принять на перевоспитание в здоровый коллектив. Как практиковали в старые добрые времена, когда персонаж Гердта в фильме „Семь нянек“ говорит: „Один юноша, осужденный за кражу, был взят на поруки и теперь честно трудится на макаронной фабрике“».

Смех смехом, но поневоле задумываешься: что это было? «Приговор написан под реальный срок, это очевидно, но итоговая команда дана иная, — делает вывод начальник юрдепартамента „Руси сидящей“ Алексей Федяров. — Переписывать весь не было или времени, или желания, или того и другого. Потому пара абзацев мотивировочной части, и брюки превращаются в элегантные шорты». Чуть другой ракурс (вид сбоку) предлагает Константин Добрынин из Pen & Paper: «Когда суд хочет, но не может вынести оправдательный приговор, он выносит вот такой квази-оправдательный условный приговор» (цит. по «Ведомостям»). Ольга Романова, руководитель организации «Русь сидящая», назвала этот приговор «шубой с барского плеча»: она считает, что кто-то позвонил судье в перерыве…

Вероятно, адвокаты осужденных — а люди именно осуждены, или, как почему-то говорят на зоне, «осу́ждены», — будут подавать апелляции. Потому что невиновные должны быть полностью оправданы. Однако глобальная нестыковка текста приговора с его основным выводом не дает мне покоя. Дай-то бог, если дело просто в недостатке времени, в нежелании судьи напрягаться или даже в доброй воле судьи, которую ограничивают злые силы. Или ведут высшие силы. Мне, прожившей в нашем климате не один десяток лет, чудятся страшилки. Мне кажется, что в приговоре заложена очень опасная мина и всех нас оставили на этом минном поле — дышать, творить, жить. Ведь прокуратура тоже вправе обжаловать приговор. Например, после первого июля. Люди театра знают, что ненужного реквизита на сцене не бывает.

Поэтому они радуются и обнимаются, а в глазах у них тревога. Пишет театровед Юлия Большакова-Лидова: «Умом выдохнула, а эмоционально торможу: интуицию не отпускает что-то неясно очень тревожное. Сама не понимаю это свое состояние, не дающее расслабиться…»

А я понимаю вас, Юлия Борисовна. Ведь участь осужденных по-прежнему под большим вопросом.

Пишет театральный критик Андрей Пронин: «Победу праздновать рано, давайте дождемся всех апелляций и прочего. Содержательно приговор ужасен… ну разве что для Апфельбаум не очень ужасен, и Малобродского из „главного злодея“, за которого его выдавало следствие, разжаловали во второстепенного. И для такого жуткого приговора выбранные сроки и условное наказание выглядят неуместно. Так что расслабляться рано».

Пишет театровед Ольга Вайсбейн: «Ну конечно, ведь никого не увели из суда в наручниках, Кирилл Серебренников, Алексей Малобродский, Софья Апфельбаум и Юрий Итин свободны! Соня так вообще без аннексий и контрибуций. Когда узнали приговор, толпа просто взревела от радости. Люди ликовали и обнимались, наплевав на любую социальную дистанцию. Многие отправились праздновать. Мне стыдно, но не могу присоединиться ко всеобщему ликованию с открытой душой. На сердце тяжелый осадок и мысли о том, что же сделали с нами со всеми за последние годы, если мы вынуждены радоваться тому, что ни в чем не повинных людей оклеветали, мучали, унижали три года, порочили их честь и достоинство, украли бесценное время жизни и работы, вынесли обвинительный приговор с огромными штрафами и предписанием возместить мифический ущерб на нереальную сумму в 129 миллионов, но все-таки не посадили, благодетели. А ведь могли бы бритвой по глазам, как говорится».

Тревожит театральное сообщество и будущее всего цеха. Театровед Ольга Федянина пишет в «Коммерсанте»: «Надо отдать должное государству — отчетливость этого сигнала оно поспешило практически напрямую подтвердить и усилить. Уже во время оглашения приговора пресс-секретарь президента Дмитрий Песков заметил, что нужно „тщательно проанализировать то, как осуществляется расходование государственных средств в учреждениях культуры, с тем чтобы сократить возможную коррупциогенность в этой области“ — то есть, попросту говоря, предсказал самозарождающуюся волну проверок и рост числа проверяющих. А уже не совсем новый министр культуры Ольга Любимова, опять же не дожидаясь конца чтения приговора, анонсировала, что Министерство культуры принимает законодательные меры, чтобы „исключить подобного рода трагические сюжеты, когда художник и ­творец соприкасается с деньгами, сметами“. Этот снисходительный патернализм, помимо всего прочего, означает, что министерство, похоже, собирается не снимать лишние бюрократические барьеры, а возводить новые. В результате чего директор превратится в заложника министерства, боящегося сделать лишнее движение и поставить лишнюю подпись, а режиссер — в попрошайку при директоре».

Ей вторит театровед Алёна Карась: «Встреча с Левиафаном для большинства из нас — всего лишь семичасовое свидание со зверем, запредельная (просто потому, что привычная, холодная) игра на нервах, парад цинизма, вранья и подлости. Власть в очередной раз показала нам наше место, вываляв в дерьме. И предложив радоваться и одобрять. Радуемся, конечно, что не довелось видеть, как наших товарищей выводят в наручниках. Это было бы совсем невыносимо. Но прямо во время оглашения приговора нам успели дать еще пару сигналов. От Пескова мы услышали, что за нами наблюдают, держат, так сказать, на мушке. А от министра культуры, получившей отмашку сверху, — что они разрабатывают закон, оберегающий творцов от денег!»

Да, буквально «оберегать», чтобы творцы этих денег не видели! Ведь иск Минкульта в 129 миллионов осужденным предстоит выплатить сполна. И штрафы по сравнению с этой суммой уже копейки. Материальную помощь предлагают театры Германии и других стран, с которыми сотрудничал — и, надеюсь, продолжит сотрудничать — Серебренников (хотя выехать на постановку при условном сроке нельзя… ну, не впервой, он и под домашним арестом несколько спектаклей срежиссировал в онлайн-режиме).

Накануне приговора знаменитый режиссер Томас Остермайер попытался передать петицию в поддержку обвиняемых с 56 000 подписями послу России в Берлине, но в посольстве не открыли. Эти подписи собраны не только в Германии, а по всему миру. Среди подписавших Кейт Бланшетт, Марк Равенхилл, Дэвид ­Харроуэр, Ларс фон Триер, Эльфрида Елинек и многие-многие другие. Всеобщий наш Гэндальф, британский актер Иэн Маккеллен опубликовал в «Твиттере» пост, где крат­ко рассказал о ситуации и приложил фото своего письма, адресованного Кириллу Серебренникову.

В России накануне последнего (до приговора) заседания суда по инициативе худрука Воронежского Камерного театра и директора Международного Платоновского фестиваля Михаила Бычкова было собрано за сутки почти пять тысяч подписей с призывом к министру культуры: отзовите иск. Топ-двести имен подписантов — режиссеров, театроведов, драматургов, сценографов, актеров — во главе с Натальей Солженицыной можно увидеть на сайте журнала «Театр». Не помогло. Иск не был отозван.

Звучат и голоса правозащитников. «Осуждение Серебренникова — оскорбление для правосудия… Разбирательства по этому явно сфабрикованному делу продемонстрировали, как хрупко в России право инакомыслящих на справедливый суд», — заявил Карлес Торнер, исполнительный директор Международного ПЕН-центра. А вот заявление ПЭН-Москва и ассоциации «Свободное слово»: «Завершилось „Театральное дело“. Приговор гораздо мягче, чем ожидалось, но все равно обвинительный. Показания бухгалтера Масляевой, уже имевшей судимость за хищение, и пов­торная экспертиза, которую открыто подгоняли под выводы следствия, перевесили всё:

— и практически единогласное свидетельство специалистов, что воровства здесь не было, хотя и был плохой контроль за бухгалтерией;

— и показания бывшего министра культуры Авдеева;

— и ложь обвинителей, которые объявили несуществующими спектакли, показанные пуб­лике, телезрителям, жюри „Золотой маски“.

Да, сроки условные; мы не можем не радоваться за коллег, которые останутся на воле. Но честных людей приравняли к преступникам. Им измотали нервы, отняли несколько лет жизни, кому-то подорвали здоровье. И все — только ради того, чтобы убедить обывателя: все эти „альтернативные художники“, живущие не по законам правящего клана, а по законам вольного искусства, всего лишь обычные воры, в лучшем случае беспомощные управленцы.

Мы заявляем: театральное дело было заказным, политически мотивированным. Его целью было устрашение, напоминание культурному сообществу о том, у нас нет прецедентного права, но есть беспрецедентное бесправие. И что ник­то не может чувствовать себя в безопасности, если не следует единственно верному курсу не только в политике, но и в искусстве. Единственным ответом на это „послание страха“ должно стать новое „послание свободы“. Культура не нуждается в указке. А Кирилл Серебренников, Алексей Малобродский, Юрий Итин, Софья Апфельбаум должны быть полностью оправданы».

В заключение еще одна притча от Яны Туминой.

Знаменитый повар купил продукты, приготовил великолепный обед. Все поели, все сыты, все довольны. Потом один ручки вытер, винцо допил и говорит: сколько ты потратил?

Повар легкомысленно: брал лучшее, на цену не смотрел. Вот чек на вино, а овощи на рынке брал, там чек не дают…

Началось всеобщее волнение сытых: как так? Кормишь, а не знаешь, сколько платишь? Вот петрушка, вот укроп — где брал, почему на рынке, без товарного чека и печати?

Повар занервничал: в магазине не было, я пошел да и купил быстренько на рынке. Моя работа — не только вкусно, но еще и вовремя накормить.

Гость почесал сытое пузо, да и говорит: а моя работа — тебя наказать, чтоб знал, где почем. Мы же тебе деньги даем.

Еще пришли заинтересованные лица. Смот­рят: все тарелки пустые, еды нет. Где?!!

Повар: так всё же съели! Когда вкусно, до последней крошки съедают.

Деньгодатели: э-э-э, хитрец! И чек потерял, и еды нет… Вор!

Повар не вышел из себя, не заорал гостям: «Идите в туалет, оставьте там всё, что съели. Проверьте свой вес до и после!»

Нет, он так не смог. Да и толку?

С тех пор он перестал готовить… И еда в тех краях стала безвкусной.

Фото Наталии Деминой