Адольф Лоос: «Не строй живописно»

Ревекка Фрумкина
Ревекка Фрумкина

Эта заповедь австрийского архитектора Адольфа Лооса (1870–1933), как мне кажется, не устарела. «Живописно» в устах Лооса означало примерно то, что в недавнее время у нас именовали «украшательством». В частности, Лоос был в такой степени противником орнамента, что озаглавил свое эссе «Орнамент и преступление» (1910).

Адольф Лоос был человеком ярким, разнообразно одаренным и весьма конфликтным. Разумеется, подлинной мишенью Лооса был не столько орнамент, сколько свойственное многим архитекторам и дизайнерам той эпохи понимание прекрасного как «украшенного», «живописного».

В упомянутом эссе Лоос, в частности, писал:

«Мне говорили: „Каждый век обладал своим стилем; неужели только у нас не будет своего стиля?“ Говорят о стиле, а подразумевают орнамент. Тогда я начинал свою проповедь. <…> Мы преодолели орнамент; мы научились обходиться без него».

Адольф Лоос
Адольф Лоос

Адольф Лоос родился в Брно. Отец его был каменщиком и рано умер; Адольф унаследовал от него раннюю глухоту, что существенно осложняло его жизнь. Не закончив Дрезденский технологический университет, молодой Лоос в 1893 году уехал в США — три года пребывания там и были для него «годами учения».

Лоос был, несомненно, не только талантлив, но еще и обладал чрезвычайной витальностью. Ни ранняя глухота, ни тяжелая полостная операция в связи с раковой опухолью в 1918 году не помешали ему жить, как он хотел. Он писал и публиковал эссе, был дружен с Витгенштейном, Шёнбергом и Карлом Краусом; был трижды женат — во второй и в третий раз на женщинах моложе его на 20–30 лет.

Лоос строил и проектировал, как считал нужным, то есть был действительно авангардным мастером. И чем аскетичнее выглядели его постройки снаружи, тем роскошнее была их внутренняя отделка — но не за счет вычурности форм, а за счет богатства использованных мате-риалов: особо ценных сортов дерева, тонких мраморных плит редких оттенков и т. д.

Насколько Лоос отошел не только от стиля сецессии, но и от всего, что вообще ассоциируется с Art nouveau, можно оценить, анализируя несколько построенных им вилл.

Фото 1
Фото 1

Интересно решение, еще в 1910 году использованное Лоосом для дома Штайнера (Вена). Градостроительные правила в данном случае строго ограничивали этажность фасада здания. На фото 1, где угол зрения строго перпендикулярен стене фасада, дом двухэтажный: мы видим крыльцо первого и окно мезонина второго. На фото 2, снятом с угла того же здания, видна его боковая стена с окнами трех этажей. Довольно обширная плоскость стены вызывающе оголена, а окна расположены асимметрично.

Фото 2
Фото 2

То , что эстетика Лооса в целом принадлежит другой эпохе, нежели всё Art nouveau вместе взятое, лучше всего видно на примере построенной им в 1930 году виллы Мюллера в предместье Праги: никакой легкости, никаких плавных линий.

Лоос говорил, что как архитектор он мыслит не поэтажными планами, а крупными пространственными объемами, которые при детальной планировке будут «разъяты» на составляющие их «кубики». Такой способ планировки Лоос назвал Raumplan — под этим именем его метод и вошел в историю архитектуры.

Для Лооса здание частного дома в целом не должно было иметь единого членения на этажи — и отнюдь не из-за особенностей ландшафта, как это неизбежно случается, если дом строится, например, на склоне горы.

«Этажность» мыслилась Лоосом как внешнее ограничение пространственного мышления архитектора, что для его европейских современников долго выглядело как претенциозность.

Фото 3
Фото 3
Фото 4
Фото 4

При проектировании виллы Мюллера высота потолка определялась Лоосом исходя из функции помещения — и в «музыкальной комнате» потолок был выше, нежели в детской. Гостиная плавно перетекала в столовую, которая располагалась ниже, так что туда вела небольшая лестница (фото 3 и 4).

* * *

Разбираясь в специфике Raumplan, неожиданно для себя обнаружила, что в середине 1940-х годов я более полугода жила в доме подобного типа, расположенном в Подмосковье. Это была одна из государственных дач, построенных примерно в середине 1930-х на берегу старицы Москвы-реки в получасе ходьбы от усадьбы Архангельское; я гостила там в семье моей школьной подруги (этот быт описан в моей книге «О нас наискосок», М., 1997).

Архитектурой как таковой я тогда, разумеется, еще не интересовалась, но необычная планировка дома меня озадачила и потому запомнилась.

Вообще-то дом был двухэтажный. Но лестница на второй этаж имела две площадки: с первой лестница поворачивала и, не доходя до второго этажа, образовывала вторую площадку, с которой был вход в кабинет хозяина дома (обширный, с большими книжными шкафами). Еще несколько ступенек налево вверх — и лестница выходила на большую площадку с перилами, как бы комнату, но только с двумя стенами. У дальней по отношению к лестнице стены стояло фортепиано; стена с лестничным пролетом — т. е. наружная стена дома — имела большую площадь остекления, так что площадка всегда была залита светом, и мы любили там рисовать.

Не менее неожиданной для меня была и планировка первого этажа. Столовая несколько вытянутой прямоугольной формы переходила в небольшой холл (оттуда и шла лестница на второй этаж), от которого ее отделяли две ступеньки вверх. Левая стена холла напоминала дачную веранду, потому что в ней были сделаны большие прорези. Через них, видимо, предлагалось наблюдать за игрой в большой биллиардной, которая располагалась на пол-этажа ниже уровня холла.

Тем самым Raumplan обрел реальность в моей памяти.

Жаль, что мне не удалось узнать, кто этот дом проектировал…

Фото с сайта:
www.galinsky.com/buildings/villamueller
/

Подписаться
Уведомление о
guest

0 Комментария(-ев)
Встроенные отзывы
Посмотреть все комментарии
Оценить: 
Звёзд: 1Звёзд: 2Звёзд: 3Звёзд: 4Звёзд: 5 (1 оценок, среднее: 5,00 из 5)
Загрузка...