“Шарли” и защита науки

Нельзя сказать, что расстрел редакции «Шарли Эбдо» расколол российское общество. Оно уже было расколото ко времени этих выстрелов. Так что оно среагировало именно как расколотое общество – диаметрально по-разному. Одни шли к французскому посольству, несли цветы и плакатики «Я – Шарли», а другие с разной степень откровенности кричали: «Так им и надо», «Сами виноваты», «Ну, конечно, убивать нехорошо, но…». В первой категории оказались сторонники свободы, толерантности, западных ценностей и христианства или ислама в европейском понимании, а во второй – сторонники воинствующего ислама, исламского и православного фундаментализма, неприкосновенности религиозных чувств верующих.

Наши правительственные органы оказались в неудобном положении: с одной стороны – у нас провозглашено светское государство, отделение церкви от государства, с другой – у нас принят закон о защите религиозных чувств верующих. Поскольку религиозные чувства верующих – понятие расплывчатое, а территориальные границы их вовсе не обозначены, то в идеале защита религиозных чувств верующих означает запрет на любые выражения религиозного инакомыслия. Поэтому, скажем, в числе глав государств на демонстрации в Париже нашего президента или премьер-министра не было, хотя были даже главы Палестины и других мусульманских стран, с другой – все-таки шествовал министр иностранных дел Лавров.

Я атеист, как и большинство ученых (что у нас, что в набожной Америке). Я готов спорить по мировоззренческим вопросам, но учитывая, что для моих оппонентов их религиозные взгляды сопряжены с почитанием неких святынь, я стараюсь эти святыни не унижать (хотя и считаю их никчемными) и безусловно не оскорблять. Но вот высмеивать полагаю возможным – это ведь часть полемической аргументации. Точно так же я готов выслушивать уничтожающую аргументацию, обращенную на святые для меня принципы атеизма, свободы мышления, ценности человеческой жизни и индивидуального творчества. Готов выслушивать ехидные замечания, иронию, смех.

Стиль высмеивания журнала «Шарли Эбдо», принятый в этом издании по отношению не только к пророку Мухаммеду, но и к Христу, папе римскому, политикам, нациям и вообще всему, мне не импонирует. Обсценные рисунки не кажутся мне смешными и даже такими уж забавными. Но у французов свои традиции, своя старая смеховая культура. На своей территории они вправе смеяться над чем им угодно и как угодно. А те, кто к ним прибыли и поселились, должны приучаться к уважению их традиций. Или убираться в свои страны (или в страны своих родителей).

Точно так же я не одобряю кривляния Pussy Riot и Femen в храме: делайте любой перформанс на площади, но не в храме, святом для верующих. В героинь их превратили неумные меры властей.

В целом же карикатуры нельзя ограничивать чем-либо помимо этических норм, и эти нормы должны устанавливать сами художники и их зрители. Первые – признанием в своей среде одних мастерами, а других изгоями, вторые – отказом смотреть и покупать. Если же найдутся потребители и у такой продукции – что ж, пусть в своей узкой среде и потребляют. Это как с порнографией.

Иначе нормы и запреты очень легко расширяются и закрывают всё, что чувствует себя уязвленным: коррупцию, бюрократию, милитаризм, нацизм и т. д.

Вернемся к закону об оскорблении чувств верующих. Он не защищает чувства некой категории людей, а провоцирует выходки типа выходки братьев Куаши, потому что придает им ореол законности и справедливости. Ведь выходит, что они отличаются от сил правопорядка всего лишь мерой избираемого наказания и самочинностью. Но действуют в том же направлении. Я надеюсь, что этот закон будет вскорости отменен.

Сколь велика категория людей, якобы защищаемая этим законом? Здесь есть сомнения. Церкви всячески преувеличивают количество верующих своей конфессии. Русская православная церковь склонна считать, что большинство в нашей стране (свыше 80%) составляют православные, а уж с другими конфессиями (всего традиционными у нас считаются четыре) это почти всё население нашей страны. Но социологи, как бы ни обвиняли их в зависимости от властей и традиционных представлений, насчитывают в стране всего 58% православных. Если же мы посчитаем сколько из граждан нашей страны на праздниках оказывается в храмах, цифры совсем другие. В 10-милионной Москве на самых крупных православных праздниках оказывается в храмах всего 100–150 тыс. человек, то есть 1% населения. На рождественском богослужении 2015 года присутствовало в храмах, по данным ГУВД Москвы, 118 тыс. человек. Возможно, это лишь внутри храмов, а были еще снаружи и приходившие на утро. Но даже если увеличить эту цифру втрое-впятеро, то это несколько процентов населения. Таким образом, хулиганы-фундаменталисты типа Энтео представляют не народ, а его очень небольшую часть.

То же в странах Европы. В Чехии 7 из 10 граждан атеисты. В Швеции только 18% верующие. Во Франции 19%.

Более того, я считаю, что нужно учитывать не формальную принадлежность (сигнализируемую крестиком на шее), а место в сознании. Оставим в стороне сознание атеистов и агностиков. Минуем и посещающих церковь иногда (на всякий случай) людей, в сущности далеких от веры. Возьмем истово верующих. Каждый из них из всех наличных богов – православного бога в виде Троицы, католического бога Саваофа (у католиков Троица не занимает такого места, и бог-отец более значителен), иудейского Иеговы, мусульманского Аллаха, восточного Будды, богов шаманизма – языческих богов Сибири, неоязыческих Перуна, Велеса и Даждьбога и т. д. – из всех этих богов он признает только одного бога, своего, а всех других яростно отвергает. И приведет бездну очень убедительных аргументов в пользу такого отвержения. То есть по отношению ко всем остальным он выступает как атеист, и лишь по отношению к одному – как верующий. То есть он минимум на 99% атеист, и лишь от силы на 1% – верующий.

Если под этим углом зрения взглянуть на наше население, оно в основном атеистическое.

Наконец, и абсолютных атеистов нельзя представлять себе как людей, не имеющих ничего святого. У них есть свои принципы, для них святые, есть свои чувства, ранимые, как у всех людей, чувства, связанные с их убеждениями, с их мировоззрением. Почему нет закона о защите чувств атеистов, почитающих науку, как верующие почитают религию? Наука также нуждается в защите от воинствующих невежд и от лжеученых, которых расплодилось видимо-невидимо. Не пора ли принять закон о защите науки?