С просьбой высказать свое отношение к компетентностному подходу и прокомментировать тезисы, изложенные в статье Е. Шеваля, мы обратились к математику, главному научному сотруднику Математического института РАН, академику РАН Виктору Васильеву. Публикуем его отклик.
Мне тоже захотелось «поговорить прозой», т.е. в данном случае на языке компетенций. И вот: я утверждаю, что настоящая и, пожалуй, самая важная компетенция школьного (а в меньшей степени и высшего) математического образования — научиться отличать правильные рассуждения от неправильных и, более того, высказывания осмысленные от бессодержательных (составляющих где-то процентов 80 поступающей в мозг словесной информации).
Конечно, решить эту задачу в полном объеме бесконечно трудно, но есть сколько-то стандартных тестов, через которые натренировавшийся на математике человек сразу «прокачивает» то, что он слышит (или собирается произнести), и которые уже отсеивают львиную долю словесногомусора. Нет ли в рассуждении порочного круга? Не перепутаны ли причина и следствие? Нельзя ли придумать контрпример к произносимому общему утверждению? Есть ли уверенность в том, что участники разговора одинаково понимают произносимые слова? Если какое-то из этих (и еще нескольких более сложных) условий не выполнено, то разговор необходимо прервать — в лучшем случае до надлежащих уточнений.
В частности, нам пришлось бы так поступить со всеми без исключения существующими текстами образовательных стандартов, написанными в рамках компетентностного подхода. Единственный способ убедиться, что все читатели и писатели понимают одно и то же под написанными там словами, — это дать достаточно репрезентативный список конкретных задач, которые должен уметь решать учащийся, одолевший данный курс.
Да, именно задач! Список тем, понятий и теорем, которые должны быть пройдены (каковым списком ограничиваются традиционные учебные программы), не является сколько-нибудь содержательной фиксацией качества курса, поскольку «пройти» — понятие также крайне растяжимое. Но сейчас телега вообще стоит впереди лошади: разработчики стандартов пишут непонятно что означающие слова, законодатели (видимо, не освоившие указанной выше компетенции и привыкшие к эмоционально-поэтическому уровню строгости) утверждают эти постмодернистские тексты, а потом непонятно кто начинает наполнять их хоть каким-то (но все равно недостаточным и неоднозначным) смыслом. А сформулированное в статье «компетентностное» требование, что результатом изучения высшей математики должно быть «владение фундаментальными разделами математики, необходимыми для решения научно-исследовательских и практических задач в профессиональной области», достойно Хаджи Насреддина, взявшегося обучить математике султанова ишака и подсуетившегося, чтобы определение этой области и круга «практических задач» поручили ему же.
Если говорить об общих принципах, выраженных на поэтическом уровне, то все мы помним с детства совершенную программу образования человека. В ней к математическому образованию относятся слова «и вырвал грешный мой язык, косноязычный и лукавый». (Конечно, как следует «внять неба содроганье» и т.п. в современном мире без математики тоже невозможно, но это вопрос следующего порядка.) Изготовители компетентностных концепций стандартов не одолели этой тяжелой, но возвышающей компетенции.
В последних четырех абзацах статьи Евгения Шеваля (а именно они являются главными) почти все неверно, кроме, пожалуй, критики в адрес нашего современного образования, — но критиковать мало, если это не сопровождается адекватной концепцией исправления.
Итак:
1. В действительности компетентностный подход является частью проводимой сейчас политики подготовки узких специалистов, умеющих на уровне готовых рецептов решать небольшой комплекс конкретных задач и не обладающих кругозором вне этой ограниченной области. Фактически под университетом в Болонской концепции понимается примерно то, что 45 лет назад называлось техникумом (а настоящие университеты типа Кембриджа сильно страдают от этой унификации).
Увы, похоже, что люди, определяющие образовательную политику OECD, разбираются в современной науке и наукоемком производстве ненамного лучше своих российских партнеров: это явно не сливки западного интеллектуального сообщества. Если не остановить эту напасть, то лет через 15-20 Европа вступит в период техногенных катастроф — или не сможет пошевелить пальцем без упрямых китайцев. Мне довелось попрофессорствовать в английском техническом университете, и я получил впечатление чумы в воспроизводстве дееспособной молодежи в соответствующей отраслевой науке.
2. Утверждение, будто «широко образованный выпускник хорош только если не работает по специальности», не является элементом множества истинных высказываний. Узкий специалист натаскан на поведение в достаточно стандартных ситуациях, на работу с предметной областью как с черным ящиком на основе эмпирических рецептов, но при серьезном сбое оказывается беспомощен, и тут без фундаментального образования не обойтись. Можно сколько угодно записывать в «компетенциях», что специалист должен уметь вести себя в меняющемся мире: отказ от фундаментальности образования делает это заведомой фикцией.
Мне вспоминаются 1990-91 годы, правление кабинетов Рыжкова и Павлова, набивших руку на работе в условиях сырьевой экономики, и их судорожные трепыхания (каждый раз усугублявшие ситуацию), когда привычная система начала рушиться. И еженедельно стопроцентную инфляцию летом 1991-го, и пустые прилавки, и ГКЧПистов, имевших все силовые рычаги власти, но понимавших, что они не знают, как предотвратить голодный бунт, и посчитавших за лучшее слить инициативу и оказаться в Матросской Тишине.
В таких ситуациях возникает необходимость в людях, знающих, как устроен этот черный ящик, — т.е. образованных фундаментально,— что -бы спасти ситуацию в той степени, в которой вообще возможно безболезненно сорвать стоп-кран в летящем к пропасти составе.
3. Особого упоминания заслуживают приемы формирования негативного отношения к настоящему образованию, представленные в этой статье эмоционально насыщенными словосочетаниями: «давать не оторванные от жизни знания… позволить научиться чему-то полезному (т.е. сформировать полезные компетенции)», «набор общих знаний, пусть и оторванных от реальной жизни, но…» и многими другими.
Наверное, не стоит здесь говорить, что унизительно прожить жизнь в этом прекрасном мире и не поинтересоваться, как устроен атом, как горит звезда, как растет дерево, почему дети похожи на родителей, и т.п., даже если это знание не даст тебе куска хлеба с маслом: это, увы, не всякого тронет. Но то, что казавшиеся вчера «оторванными от жизни» знания являются основой всего сегодняшнего прогресса (а стало быть, приносят своим носителям вполне конкретную выгоду),— этот факт настолько очевиден, что должен быть доступен даже «наиболее мотивированной части студентов». На уровне школы также ведется пропаганда, рассчитанная на господ Простаковых: ах, на деньги налогоплательщиков бедных детей учат складывать дроби, когда есть карманный калькулятор!
В результате хорошим тоном считается отвергать любое знание, если уже сегодня не видишь конкретной задачи, к которой его можно непосредственно применить. Это — путь в стойло. Как пишет Фазиль Искандер, «демократия дает человеку возможность расти в любую сторону, но свободный человек в большинстве случаев предпочитает расти в сторону глупости, потому что так ему жить легче». А может быть, всё-таки найдем в себе силы свободно и осознанно расти в сторону ума?