Как сделать так, чтобы детям было интересно учиться в школе? Как улучшить российскую систему образования? Об этом накануне 1 сентября мы поговорили с одним из самых известных школьных директоров России, руководителем московского Центра образования №548 «Царицыно» ( www.mhs548.ru ), членом Общественной палаты РФ Ефимом Лазаревичем Рачевским. Беседовала Наталия Демина.
С удивлением прочитала Ваш рассказ на вручении звания Народного учителя России…
– Да, я самый молодой Народный учитель России (смеется).
– … что после демобилизации из армии, где Вы были командиром роты, старшим лейтенантом, у Вас не было денег. Вы прочитали объявление, что школе требуется учитель истории, и решили попробовать. Как такое произошло – после армии пойти в учителя? Насколько это было для Вас естественным шагом?
– Во-первых, это был 1973 год. Мне было 24 года . В армию я ушел, защитив диплом в Казанском государственном университете, его тема была связана с экспериментальной лингвистикой и фонетикой, а когда вернулся из армии, то место в аспирантуре было уже занято, жить было не на что. Решил: дай я попробую поработать в школе. Попробовал и пошло. После демобилизации у меня даже не было гражданской одежды, я до первой получки недели три ходил в офицерской форме. Мне сразу дали много классов. Десятые, а прежде всего, 6 Е, куда со всех классов слили самых отъявленных хулиганов. С этим классом у меня была ситуация, схожая с той, которую описал замечательный прозаик Алексей Иванов в книге «Географ пропил глобус».
– Напоминало «Республику ШКИД»?
– Поострее, чем ШКИД, посовременнее. Вот такой был класс! (Поднимает большой палец вверх). Я, кстати, с ними недавно встречался, моим ученикам уже больше сорока лет. Я к ним ездил на 30-летие выпуска.
В работе в школе мне очень помогла армия. Благодаря ей я получил уникальную возможность развить в себе коммуникацию с другими, очень разными людьми. Туда я пришел 22-летним лейтенантом, а это был Забайкальский военный округ, в то время еще был в разгаре советско-китайский конфликт. Там были не кадрирован-ные, а развернутые военные части. Мне сразу дали взвод, в котором было 30 человек, многие старше меня, и нужно было сразу уметь с ними взаимодействовать.
– Мне казалось, Вы благополучный москвич, который шаг за шагом делал карьеру в школе. А оказалось, что у Вас жизнь была не такой простой и жизненные траектории менялись.
– Я в 17 лет ушел из дому и жил отдельно от родителей и уже тогда начал зарабатывать какие-то копейки. Я считаю, что чем раньше мужчина уходит из дому, тем ему будет лучше.
– 1 сентября – День знаний, с какими чувствами Вы его встречаете? Для Вас это какой-то особый день или рядовой?
– В этом году особый. У меня в июне был тяжелый инфаркт, я месяц провалялся в больнице, месяц – на реабилитации и сейчас только-только приступаю к работе. Я бросил курить, стал заниматься спортивной ходьбой, стал правильно питаться, потому что был инфаркт. Для меня сейчас всё внове. Я думал, что мне многие вещи стали безразличны, на самом деле, не совсем так. Поэтому новый учебный год я встречаю в новом качестве.
– Сколько у Вас в школе учителей?
– Учителей много – более 200 человек. Точнее – не учителей, а педагогов, потому что среди них есть и педагоги дополнительного образования, например руководители шахматного клуба, секции большого тенниса и других, а также учителя математики, физики и т.д. Детей в этом году будет побольше – 1820 человек.
– Как ученики распределяются по уровням обучения?
– В начальной школе у нас 570 детей, в подростковой – около 600 человек, остальные ребята – ученики старшей школы, там около 700 человек.
– Существует ли у Вас в школе проблема поиска учителей-мужчин?
– У меня был такой период лет 20 назад, когда я хотел побольше педагогов-мужчин. Я перестал их хотеть. Это иллюзия, что мужчина талантливее и свободнее.
– Важнее для становления подростков.
– Всё это, увы, неправда. У мужиков в школе есть минусы: среди них – необязательность, некая ангажированность. У меня когда-то работало много мужчин, около 60 человек. Теперь осталось человек 40, но это уже надежные мужчины (смеется). Остальные – женщины.
– Женщины Вам кажутся более надежными и менее ангажированными?
– Несмотря на то, что у женщин много забот по дому, они надежнее, меньше опаздывают на работу, аккуратнее работают с документацией. Мужики ленивее, совершенно точно. У женщин – абсолютного большинства – этой лени нет. Мужики считают себя всезнающими, женщина с большей готовностью может пойти учиться дальше. Мужик в школе чаще нуждается в самопрезентации, женщине это необязательно, она в большей степени самодостаточна, лучше вступает в диалог с детьми.
– Очень необычная точка зрения.
– Я бы сказал так: вся причина в том, что не всегда в мужчине кроется маскулинное начало, многие из них обладают женскими чертами, причем не самыми лучшими.
– Сейчас многое перепуталось, женщины берут на себя мужские роли, мужчины – женские.
– Не зря же в очень значительном количестве правительств разных стран все больше женщин, более того -все больше женщин становятся главами государств. Люди нуждаются в надежности, а женщина, она всегда понадежнее, чем мужчина.
– Каков средний возраст учителей?
– У нас есть и молодые, и старые. Нашему самому пожилому учителю Регине Максовне Романовой 87 лет. Самому молодому педагогу – 18.
– Как Вы решаете проблему притока молодых кадров?
– Никак не решаю, потому что ее решить невозможно. Понимаете, я не сторонник того, что нужно брать молодых только потому, что они молодые. У нас есть учителя, которым за 60, но они – абсолютно спортивные и толковые люди. Региона Максовна преподает у нас латынь, она – выдающийся «античник», когда-то работала в «Новом мире» у А.Твардовского. Написала прекрасную книгу о поэте.
Я тоже был когда-то жертвой всеобщей тенденции омоложения педагогических кадров, а сейчас я к этому не стремлюсь. Я не вижу в этом особой необходимости.
– Бытует мнение, что сейчас старые учителя тормозят прогресс, реформирование школьного образования, что их надо отправить на пенсию и хорошо бы пенсия была достойной.
– Смотря, какие пожилые. Я – старый учитель? Пусть я по возрасту старый, но я фору дам любому молодому. Поэтому возраст здесь никакой роли не играет.
– Вы еще преподаете?
– Да, введение в политологию 11 классу. Это такая эклектика, где я пытаюсь рассказать им о реальной ситуации в мире, о жизни.
– Как Вы решаете проблему дополнительного образования, дополнительных часов в специализированных классах (например, математики для математических классов)?
– Такой проблемы нет, всё это финансируется из бюджета школы, финансируется довольно неплохо, но когда нам нужны какие-то специфические спецкурсы – например, недавно мы пригласили двух хороших математиков их МИФИ, мы заключили с ними договор на внебюджетные деньги.
Откуда у нас внебюджетные деньги? Мы продаем платные образовательные услуги, продаем их очень много. Абсолютно разные: третий иностранный язык, различные спецкурсы по выбору, тренинги, консультативные услуги.
Эти дополнительные денежные ресурсы нам дают возможность, во-первых, приглашать специалистов из разных областей науки, во-вторых, доплачивать тем, кому мы считаем нужным. Так, мы доплачиваем всем классным руководителям, потому что тысяча, которую начал доплачивать президент, это малая сумма. У нас классные руководители получают доплату в среднем в 7-8 тыс.
– Какова средняя зарплата преподавателей Вашей школы?
– В школах вопрос о средней зарплате не имеет смысла, так как заработок зависит от учебной нагрузки. Но если взять начальную школу, где загрузка учителей примерно одинаковая, то это где-то 35 тыс. рублей. Но диапазон большой. Есть люди, которые зарабатывают 100 тыс. рублей, например учителя иностранных языков, которым сделали коэффициент 2. Но такие большие зарплаты мало кто имеет, только 3-4 преподавателя. А так в среднем – 40-45 тыс. рублей.
– Вы участвовали в горячей линии по ЕГЭ от Общественной палаты. Какое у Вас к концу лета сложилось отношение к ЕГЭ после множества радио- и телепередач на эту тему, опыта общения с Вашими выпускниками?
– Я начну философски. Для меня наиболее научно обоснованной истиной является та, к которой мы приходим на основании проб и ошибок, а не теоретических посылок, моделирования и т.д. Я вообще противник социального моделирования как такового. А вот с ЕГЭ получился анекдот. После множества проб ошибок меньше не стало. Поэтому ЕГЭ в штатном режиме в 2009 г. -это явление, скомпонованное исключительно из проб и ошибок, не до конца проанализированных.
Хотя я – однозначный сторонник ЕГЭ, но никто не мог предугадать, к чему приведет множественность возможностей для выпускников школ, что они будут подавать документы в 10-15 вузов и на разные факультеты. Я думаю, что со следующего года нужно ввести режим ограничения числа заявлений. В подвешенном состоянии находится ректорский корпус, я с ними общаюсь, коллеги только на днях подписали последние приказы.
Одна из самых страшных позиций нынешнего ЕГЭ – это отсутствие культуры выбора у наших детей и их родителей. Мне ЕГЭ этого года знаете что напомнило? Когда в 1992 г. отпустили цены и в магазинах появилось не 2 сорта колбасы – по 2.20 и 2.47, а 30-40 сортов, то я наблюдал как в наших универсамах (тогда супермаркетов еще не было), люди буквально потели из-за проблемы выбора – какую взять.
Я помню, что когда в 1991 г. я был в Ярославле, на какой-то международной конференции, гулял по городу с замечательным человеком, 80-летним японским профессором из г. Тойота, мы зашли с ним купить портвейн, чтобы потом выпить в ярославском Кремле, а я еще купил 100 коробков спичек. Японца чуть «кондрашка» не хватила: «Ты что, увлекаешься строительством домов из спичек?». Я ему отвечаю: «Да нет, покупаю на всякий случай».
С ЕГЭ произошло ровно то же самое. Народ на всякий случай послал заявления во все возможные места. Из-за чего? Из-за неумения собрать информацию, отсутствия профессиональной информации и отсутствия культуры выбора.
Здесь есть один важный момент. Я никогда не ностальгирую по советским временам, но тогда была какая-то система профориентации. Она, правда, была нацелена на подростков, которых надо было потом «под конвоем» отводить в ПТУ. Тем не менее, она была. Сегодня профориентация населением востребована как никогда. Из моих 12 психологов в школе двое занимаются профессиональной ориентацией, у них рабочая неделя – семь дней. Один за другим идут запросы от родителей и детей. Более того, люди готовы платить серьезные деньги за получение адекватной профориентации.
– Они тестируют детей?
– Тестирование – это только один из способов, самый примитивный. Их работа включает длительные встречи, собеседования, ознакомление ребенка и его семьи с возможностями профессиональных карьер в разных вариантах. ЕГЭ продемонстрировал, что профориентация нужна, чтобы люди понимали, что будет за поступлением в тот или иной вуз, на определенное направление.
Еще один недостаток – очень поздно были приняты все решения по приемной кампании этого года. Просто неприлично поздно. Министр Фурсенко обещает, что все правила 2010 г. будут ясны в октябре. Я очень уважаю Андрея Александровича, надеюсь, что это будет действительно так, хотя многое зависит не от него. Если в октябре будут известны правила, которые потом не будут меняться, то и родителям, и ученикам, и вузам будет намного легче.
– Какая самая острая, на Ваш взгляд, проблема российской школы?
– Самая острая – это квалификационный ресурс школы – учитель. Всё остальное – дело наживное.
– Что Вы имеете в виду? Что нет воспроизводства кадров, что их плохо готовят или хороших учителей мало?
– Да, всё в совокупности. Воспроизводство есть, оно имеет мощные количественные показатели, хотя качество очень слабое. Хотите, сопоставим с Финляндией? Это было бы интересно. В Финляндии из выпускников школ, желающих стать учителями, только каждый 12-й попадает в педуниверситет. Конкурс -12 человек на место.
Кроме того, к работе в школе там допускают не всех выпускников педуниверситета, а только магистров, бакалавров не допускают. Более того, финский учитель, как и любой европейский, вовсю стремится к повышению своей квалификации. Я даже знаю, что в Германии был судебный процесс, когда одному учителю не выделили денег на повышение квалификации и он подал в суд. Европейский учитель знает себе цену и понимает, что повышение квалификации увеличивает его стоимость на рынке труда.
Что у нас? У нас очень грустная картинка. В России 50-60 педвузов, из них можно выделить 1015 по-настоящему сильных, но, увы, они и по своей оснащенности, и по своему кадровому обеспечению сильно отстали от сегодняшних школьных реалий. К тому же не самые лучшие выпускники педвузов идут в школы. Самые лучшие идут не в школу, а в журналистику и еще куда-то.
У меня в школе хорошие учителя, но на их поиск и подбор ушли десятилетия.
– А Вы поддерживаете идею, что российские педвузы надо ликвидировать как таковые?
– Да, я – один из тех, кто инициирует эту идею. Я знаю, сколько педвузов нужно оставить и какие. Ведь что произошло с педвузами? В брежневский период в регионах стали открывать классические университеты, которых раньше не было. Это было в 1970-е годы. Кадровый профессорско-преподавательский состав новых университетов компоновался из лучших кадров педвузов, вузы ослабили, усилили университеты. Но новые университеты по сравнению с тем же Московским, Питерским, Казанским или Томским остались слабыми, а педвузы стали еще слабее.
Нужно ли такое число педвузов при нынешней демографической ситуации? Конечно, нет. Где-то от силы 20% выпускников педвузов идет в школы. Получается, что государство из бюджета образования финансирует потребности других отраслей в кадрах. Это же абсурд.
Что можно и нужно было бы сделать, на мой взгляд? Оставить 10-15 сильных педагогических университетов, остальные трансформировать в педагогические факультеты при классических университетах. Тогда бы этот педагогический факультет в классическом университете обслуживали бы кафедры математики, физики и др., что повысило бы уровень обучения по специальности, усилило бы научно-исследовательский потенциал. Ведь мало где в мире есть педвузы. Везде есть классические университеты, потом будущие педагоги добирают себе педагогический модуль.
– Скажите, те реформы, которые проводит Минобрнауки, решают ли они проблемы, которые Вы отметили? Советуется ли министерство с директорами российских школ при проведении реформ?
– Советуются, причем неформально, и это радует. С ректорами вузов советуются. Я вижу по крайней мере здоровую, хорошую тенденцию в реформировании нашего образования, но у меня есть сомнения в том, что для решения всех проблем хватает ресурсов, не столько финансовых, сколько человеческих.
А с другой стороны, посмотрите. Мы живем по принципу «пока в задницу не клюнет», пока школы не начали гореть, в них не было систем пожаротушения. Теперь в России почти нет школ, где этой системы не было бы. Почему это произошло? Потому что тогдашний президент В. Путин сказал губернаторам: «Не сделаете этого – лишу хлебного места».
Пока проблемами, неважно какими, то ли пожаротушения, то ли спортивных залов, то ли школьного питания, не займутся первые лица государства, их решение не сдвинется с места, потому что у нашего народа, значительной его части, исключительно монархическое сознание, а у классического чиновника есть два составных мотива его деятельности. Первое – чтобы его не сняли с работы, и он тогда сделает всё, чтобы не сняли. А второй мотив – чтобы его похвалил начальник, желательно повыше.
Я сомневаюсь, что ситуация с нынешней Саяно-Шушенской ГЭС была бы разрешена в том формате, в котором она разрешена, если бы туда не приехал Путин.
Но у школы есть одна специфика, которой нет, наверное, больше нигде, в отличие даже от здравоохранения (а я сейчас на себе испытал, что такое «отличное» здравоохранение). Сегодня родители прекрасно понимают и напрямую связывают успешность своих детей, социальную, финансовую, с тем качеством образования, которое они получают. Поэтому даже если министерство или правительство будут не дорабатывать в школьной сфере, плохие школы будут родителями «уничтожены», они просто перестанут туда отдавать детей.
– Если бы Вы были реформатором образования, то какими были бы Ваши шаги, что можно было бы сделать, чтобы улучшить систему российского образования?
– Первое. Я бы очень внимательно изучил опыт стран, которые в этом успешны. Я не хочу держаться обеими руками за Финляндию, но уроки PISA [1] очень красноречивы. Сильно изменилась система образования в Германии. Я бы эту аналитику использовал для изменений в России с учетом российской специфики.
Второе. Я бы приложил максимум усилий для того, чтобы создать новый закон об образовании. Сейчас, правда, появилась Рабочая группа по созданию нового закона, но я многого, к сожалению, от нее не жду.
Третье. Я бы изо всех сил стал лоббировать налоговые льготы для школ, как это сделано, допустим, в Китае. Там же очень сильное образование.
Четвертое. Я бы добился того, чтобы школы стали максимально открытыми обществу и ориентировался бы не на стандарты в виде программного минимума, а на требования к выпускникам и т.д.
Пятое. Я бы максимум усилий уделил системе дошкольного образования и пошел по пути зачисления в школы с 5 лет; разумеется, учеба бы проходила с учетом возраста детей.
И самый существенный шаг, который я сделал бы, – резко сократил бы количество предметов, начиная со старшей школы. Сегодня в старшей школе их 19. Это ненормально. Потолок должен быть 10. Причины такого большого числа предметов известны, а последствия таковы. Мы проводили у себя исследование, и оказалось, что наши дети за последние 5 лет треть предметов изучают основательно, треть – время от времени, а треть – имитируют. На деньги, освободившиеся от имитации, можно было бы провести ремонт школ или построить новые школы.
– Какие 10 предметов Вы бы оставили?
– Математику (я ее рассматриваю как язык науки), иностранные языки, физкультуру, историю, обществознание, какой-нибудь предмет, связанный с эстетикой, и интегративный курс science (помимо математики). Все! И еще предметы по выбору. Выбирай, пожалуйста.
– Ваша школа считается одной из лучших в Москве и даже в России. Как Вам кажется, в чем секрет ее успеха, и какова в этом роль директора школы?
– Роль директора школы – главная, доминирующая, это совершенно точно. Наверное, еще секрет в людях, в педколлективе. Мои коллеги разговаривают друг с другом и с детьми. Наверное, это самое существенное.
-Какие качества директора Вы считаете самыми важными? То же умение разговаривать?
– Во-первых, он не должен сходить с ума от того, что он директор (смеется). Во-вторых, ему не должно быть скучно.
– Как Вам удается сохранить интерес к детям? В заметках одного учителя я прочитала такую фразу: в школе работают два типа людей – которые любят детей и которые их ненавидят.
– На мой взгляд, это неправда. Дело не в любви, к тому же любовь для меня – понятие абстрактное. У меня принцип: если любишь, то сделай так, чтобы объекту любви было удобно, а не кричи везде о любви к ему. То же самое о любви к женщине: если любишь, то купи ей платье, создай нормальные жилищные условия и т.д. То есть любовь к детям надо материализовать в создание удобной для учебы среды, а не гладить детей по головке и не «писать кипятком» оттого, что они рядышком.
Выражаем признательность астрофизику Сергею Попову, выпускнику 548-ой школы, за помощь в составлении вопросов и в организации интервью.
Полная версия интервью будет опубликована на «Полит.ру».
Примечание.
1. PISA – международное сравнительное исследование образовательных достижений учащихся (Programme for International Student Assessment), которое проводится раз в три года и оценивает знания и навыки учащихся 15-летнего возраста (первое тестирование было проведено в 2000 г., затем в 2003, 2006 гг.). Согласно результатам последнего исследования 2006 г., в котором участвовали 400 тыс. ребят из 57 стран, наилучшие знания в математике продемонстрировали школьники Тайваня, Финляндии, Кореи и Гонконга. Знания выше среднего показали подростки из Голландии, Швейцарии, Макао, Лихтенштейна, Японии, Канады, Новой Зеландии, Бельгии, Австралии, Эстонии, Дании, Чехии, Исландии, Австрии и Словении. Россия поделила 33-34-е места с Азербайджаном, попав в ту часть стран, где знание математики существенно ниже, чем в среднем по странам Организации экономического сотрудничества и развития, проводящей это исследование.
Загрузка...